Ему разрешили проводить отца в поселок. Иван Васильевич боялся, как бы сын не сказал что-нибудь такое, что может испортить его хорошее впечатление от встречи, от всего того, что увидел здесь за два дня.Василь в «газике» при шофере спросил:— А теперь ты знаешь об этих людях? Держишь с ними связь? Как они живут?— Обо всех? Бригада — это сотни людей… Прошло столько времени. Но со многими связь имею. С некоторыми вижусь чуть не ежедневно. С Будыкой, например. К Марине заезжаю изредка. Помогаю. Чем могу.— А девочка, которая родилась в отряде… Кто она?— Виталия? Мы были романтики. Видишь, какое имя дали? В декабре сорок первого. Вита — жизнь. Верили в жизнь. Не видел ее лет семь. Тогда она была еще школьница.— Детдомовка?— Нет. Почему же! Она жила с матерью. Мать ее учительствует. На Полесье.— Отец? Он… он погиб…Дорога круто повернула на горном склоне, фары выхватили причудливые очертания срезанной взрывом скалы. Впереди замелькали огни поселка. Еще через несколько минут въехали в долину. Дорога проходила близко от берега, и даже сквозь шум мотора слышался грохот прибоя. Было безветренно, а море все равно бушевало. Василь с каким-то детским восторгом заговорил о море. У отца ревниво сжалось сердце: приворожило оно сына.

  Глава VI

   В Гомеле шел снег. Сухой, легкий.От этого Ивану Васильевичу вдруг стало хорошо, радостно, Будто попал в родную стихию. Будто вернулся из Африки, где не видел зимы много лет. Он так и подумал с улыбкой об Африке, потому что всю дорогу в купе молодая мать читала четырехлетней дочурке:

  Маленькие дети!Ни за что на светеНе ходите в Африку,В Африку гулять!

  Ивана Васильевича смешили эти шутливые стихи старого поэта. И наводили на грустные мысли. Почему он не читал их своим детям? Дети любят алогичные фантазии. Только взрослым нужны во всем, малом и большом, железная логика и глубокий смысл.Он накинул пальто и вышел на перрон. Захотелось взглянуть на город своей юности. Он любил этот город всю жизнь. Только однажды он показался неуютным и чужим, когда осенью сорок второго пришлось прийти сюда, чтоб организовать после провала новый подпольный горком, боевую группу его. После войны город разросся. В центре почти ничего не осталось от того, что было раньше. Но все это совершалось на его глазах, и потому ему не приходило в голову сказать: «Не узнать Гомеля».Все новое как-то постепенно, незаметно и очень естественно входило в его представление о родном городе. Так же естественно, как то. что бывший мальчишка Иванька Проськин (почему-то в деревне маленьких Антонюков звали по их бабушке, Просе) стал пенсионером Иваном Васильевичем. Однако в чем-то главном он все тот же мальчишка-рыболов, юноша-рабфаковец, который немало потопал в этом городе по деревянным тротуарам, партизанский командир — хозяин лесов в междуречье Днепра и Сожа. А не пенсионер!Может быть, в чем-то самом главном неизменным остался и город. В чем? Странное ощущение. Реконструировали вокзал, сделали тоннель, построили новые дома, там, за путями, в залинейном районе, и здесь, у привокзальной площади: дома, как близнецы, похожие на тысячи таких же домов в других городах. И все равно этот вокзал непохож на другие, по-прежнему он знакомый и родной — до спазма в горле, до боли в сердце. Что сохраняет его неизменным, таким, каким запомнился с тех далеких времен, когда Иванька Проськин впервые приехал в город, чтоб поступить на рабфак? Может быть, этот перекидной мостик с гремучими железными ступеньками, на котором он встречался со своей первой юношеской любовью? Где она, та девчонка, теперь уже бабушка? Смешно. Говорят, первая любовь не забывается. Не забывается юношеский огонь, твое чувство. А не она, та, что зажгла этот огонь. Она исчезла из памяти, как только пришла другая любовь, более зрелая, более серьезная… Была вытеснена. Нередко он действует, этот неумолимый закон. Однако, когда эта другая любовь создала семью, появились дети, он не позволил, чтоб их вытеснило то, третье… Вот оно действительно не забывается, это последнее, ничем его не вытеснить: ни тем, что было до того, ни тем, что после… Хотя после ничего и не было, кроме вспышек все того же огня.