— Где можно умыться?— Я вам полью.Девушка молча, задумчиво поливала ему на руки над эмалированным тазом. Ему не понравилось, что она вдруг стала такой молчаливой. Надо чем-нибудь занять ее внимание.— Я уже неделю в дороге. Ездил к сыну. Он служит в Крыму. Сухопутный моряк. Береговая охрана. Он твой ровесник, месяца на три моложе.Вытираясь, из-за полотенца следил, как она приняла это сообщение. Совершенно спокойно, даже равнодушно. Спросила:— У вас отпуск?— Нет. Я вольный казак. Пенсионер.Тут она удивилась:— Так рано? У вас и лысины еще нет и седых волос немного.Такая детская непосредственность рассмешила.— Спасибо за комплимент.Легкий румянец сделал девушку краше.— Нет, правда, почему вы так рано на пенсии? По болезни?— Нет, я здоров. Защищал травы.— Травы? Какие травы? — не поняла она.— Кормовые. Которые хотели запахать, чтоб посеять вместо них кукурузу.— А-а, в колхозах. И за это вас отправили на пенсию? Короче говоря, вы кому-то мешали?— Возможно. Но это несколько упрощенно. Все более сложно. Как всегда в жизни.— На пенсию вам не хотелось?— Не хотелось.— Вам тяжело?Иван Васильевич понял: Виталия подумала, что это случилось недавно и поэтому он приехал — отвести душу.— Нет. За полтора года я вжился в свою новую роль. Нянчу внука, езжу на охоту…— Ваш сын женат?— Старшая дочка замужем.Ждал, что она спросит: сколько у вас детей? Не спросила. Занялась кухонными делами. Он предложил помочь ей. Отказалась. Ушел в комнату, нарочно не закрыл дверь и тайком наблюдал за девушкой. Она действовала с неестественной медлительностью, глубоко задумавшись. О чем она думала? Это начало серьезно беспокоить Ивана Васильевича. Пускай бы уж она была колючей, насмешливой, как в начале встречи, даже непочтительной.

   Виталия немного оживилась, когда стала накрывать на стол здесь, в чистой половине, где гость делал вид, что все его внимание занято книгами на этажерке. Стол она собрала богатый: капуста, огурцы, квашеная брусника, на сковороде яичница, которая все еще сердито шкварчала и распространяла по комнате аппетитный дух. Над тарелками возвышалась бутылка из-под шампанского с почти черной жидкостью. Виталия пригласила гостя к столу, села сама напротив и по-хозяйски наполнила стопочки настойкой. Иван Васильевич поднял свою стопку, сказал:— Я выпью за тебя, Вита. Я рад, что вижу тебя такой. За твои успехи, за счастье! Будь здорова.Но Виталия не дала ему выпить. Она сказала:— Я ненавидела вас. Тогда, девочкой… Возмущалось все мое детское естество. Потом вы долго не попадались мне на глаза, и я почти забыла о вас. Когда сегодня мама — боже, как она была растерянна! — сказала мне в школьном коридоре, что приехал ее партизанский товарищ, я догадалась, что это вы, и во мне шевельнулось недоброе… Протест, что ли… Но потом я подумала, что мама вас любит… Что она осталась верна этой любви… Она была молода и могла выйти замуж, привести в дом отчима… Такую любовь нельзя не уважать. Я сама против ханжества! Я вам простила… Сегодня, идя из школы. И я ничего не стану расспрашивать о ваших отношениях с мамой. Понимаю. Не маленькая. Но обещайте, что вы будете со мной так же откровенны и станете говорить, как со взрослым человеком.

   Иван Васильевич почувствовал, что у него пересохло во рту. Он не сказал — кивнул головой: обещаю.