«Глаша! Не плети. Подумаешь, разведчица нашлась!» — прерывал жену Виктор.«А что? Разве не подбрасывала тебе нужные сведения?»«Ну, подбросила один раз... мелочь».«Мелочь? Наглец ты, Виктор!»«Слушай, Глаша, а где ты английский выучила?»«Когда Масловский учился в ИМО{7}, я за него все задания выполняла».«Ну и ну! Эта женщина доконает меня! И ты веришь, Павел?»«Павел еще на батарее верил мне».«А я не верил?»«Ты хитрый кот, Витька. Ты сметанку слизываешь тайно».«Поехала баба в Вологду! Не слушай ее, Павел. Она тебе наговорит сорок бочек».«О, если бы я все рассказала! Сто томов можно написать. Приведи, Павел, того писателя, с которым заходил. Подброшу ему материалец».«Дай, Павел, ей персонального романиста. Вот выдадут сочинение!»Надолго осталось ощущение особенной радости от встреч с этими друзьями. С Виктором и Глашей было просто, весело, интересно. Экономист рассказывал много такого, да чего я, историк, не доходил сам и что потом как-то косвенно отражалось в моих научных работах: рецензенты отмечали свежесть мыслей, неожиданность проблемных постановок и выводов. Иногда, правда, доставалось и по лысине....Внучки хорошо намяли деду спину, пока бабушка рассказывала московской подруге про их штучки. Валя не дает мне поднимать их обеих, а для малышек самое большое наслаждение оседлать оба дедовых плеча, и я доволен, что они не ревнуют друг к другу.Михалинка всегда умеет перехитрить Вику и не любит, когда сестра ластится к ней. Но, сидя на моем плече, сама тянется поцеловать «ягненочка», как называет Марина свою тихую и ласковую дочь. Было однажды, что беседа Вали с Глашей стоила двенадцать рублей. Бережливая жена моя переживала: «Почему ты не остановил?»— Разоришься, Валентина Петровна.— До свидания, Глаша. Вырывает трубку твои комсорг.— Слушаю, товарищ младший лейтенант.— Глаша! Ты часто вспоминаешь тот день?— Тот?— Тот. Когда мы могли умереть. Сколько раз?- Умирают один раз. Раньше не любила вспоминать...Как гляну на Витьку, подумаю, что он мог не родиться... даже сердце застывало... А теперь вспоминаю. Нога часто болит. Раненая.— Что я говорил тогда?— Ты ругался, когда мы с лейтенантом напоролись на мины. Ну и ругался же ты! А я слушала и удивлялась: такой культурный человек... профессор...— Не паясничай. Ты становишься похожей на Ванду.— С Вандой меня не сравнивай. — Голос ее сделался на удивление серьезным. — А то я скажу такое о вашей Ванде, что расплавится провод от Москвы до Минска.Не понимаю, что она имеет к Ванде. После возвращения в дивизион в Петрозаводске Ванда, может, всего разок заглянула на «свою» батарею, с которой мы ее когда-то так быстренько сплавили. И встреча с Глашей была сестринская — точно знаю.Неужели ревнует к Виктору за совместное «дезертирство»? Не может простить, что Ванда подбила ее мужа на безумный риск за три недели до Победы?У Масловских за столом, когда я вспоминал о Ванде, разговор странно заминался. Раз, второй... И на встречи однополчан, организованные Виктором и Тужниковым, Ванда не являлась.— Ты помнишь, что сказала, когда я пригрозил шоферу пистолетом?— Что ты будешь мучиться всю жизнь, если убьешь человека. Я и вправду испугалась. За тебя.— И что я ответил?— Не помню.— «Не знаю, от чего я буду мучиться. Знаю только: хватит мне мук». Так?— Стоп, Павел! Стоп! Не гони. У тебя муки? Душевные? Что случилось?Валя, выйдя из спальни в переднюю, где стоял телефон, наклонилась к трубке и сказала: