Возьму твою боль, часть 2

В сельмаг входили новые люди, несколько человек, чужих, туристов, прошли в промтоварный отдел, свои, добранцы, становились в очередь за Иваном. Вошла Одарка Коноплева, по-уличному — Плиска. Поздоровалась по-старому, по-деревенски, что мало уже кто делал при входе в общественное здание. Одарка делала это не без умысла, рассчитывая потом попросить пропустить ее, старую, без очереди. Действительно, она прошла вперед, осмотрела полки — что там есть, будто намеревалась закупать весь ассортимент, хотя покупала она, одинокая, немного: буханку хлеба, пол-литра подсолнечного масла, селедочку... Когда-то Иван не любил эту женщину. Да и не только он. Помоложе была она вздорной, сварливой лгуньей. Когда он женился, Плиска распускала о нем сплетни, и ему пришлось пригрозить сплетнице. Но судьба ее тяжелая: муж — неудачник, сухорукий с детства, стал алкоголиком и, пьяный, попал под машину, тут же, на шоссе. Сын Сергей рос неплохим парнем, спокойным, тихим — не в мать, в рот не брал ни водки, ни вина, удивляя сверстников, шутивших: «Его норму отец выпил»; работал электриком в совхозе, на здоровье никому не жаловался, а три года назад попал в больницу и не вышел оттуда — умер от нефрита. После такой утраты Одарка опустилась, постарела и оглохла. Стала еще более шумной, не говорила — кричала, и часто несла околесицу. Но тут же увидела Шишку, долго всматривалась в него, пока тот не улыбнулся ей, не сказал: - Не узнаешь, кума Одарка?И она, обрадовавшись, что ее узнали через столько лет _ будто вернули в молодость, всплеснула руками, ойкнула:— Рыгорка! Чи ты, чи не ты ето? А, божечка мой" А мне говорят: кум твой вернулся. А я — не верю. С того света, думаю, не возвращаются.Теперь вся очередь смотрела на них. Младшие, кто знал Плиску, наблюдали с усмешками, ожидая веселого представления. Иван — снова со страхом. Неужели эта старуха встретит полицая по-человечески, ласково? Кум. Кума. Есть и такие, выходит, кроме близких родственников. А он и не знал, что Коноплевы кумились с Шишко-вичами. Во время войны, разумеется. Кто же у кого крестил? Она, Плиска, у Шишки? Что могло связывать таких разных людей в то время?— Дай же, Рыгорка, я тебя поцелую.Шишка поставил на пол сумку и ступил навстречу Одарке, с готовностью расставив руки.Иван смотрел ему в спину, но ясно видел его радость, она и на спине отразилась. Еще бы! В таком людном месте его, каторжника, так встречает представительница старых добранцев — тех, кто все видел, все помнит. Значит, не считают его преступником.У Ивана снова похолодело внутри, и снова стало страшно - за самого себя.Они обнялись и трижды, крест-накрест, поцеловались. Кто-то из молодых пошутил:— Не разучились?В очереди засмеялись. Но ни Шишка, ни Плиска не обратили на это внимания. Они упивались созерцанием друг друга, переживали радость встречи до слез, затуманивших их старые глаза.— Как же ты, Рыгорка?— Ничего, кума, живой, как видишь. Бог милостив.— А мы же тебя, Рыгорочка, похоронили уже. Я, грешная, сама в церкви свечечку за упокой ставила.— Бог милосердный, — снова повторил Шишка.—Не дал загубить невинную душу.«Невинную? Это ты невинный?» Ивану показалось, что он не выдержал — закричал на весь магазин.— Когда живешь с богом в душе, всевышний не отдаст тебя на растерзание... Как сказано в Евангелии: «Призову достопоклоняемого господа и от врагов моих спасусь». — С этими словами Шишка вернулся к своей желтой сумке, наклонился, достал оттуда гарусный платок, ловким, умелым движением накинул его на плечи Одарке.