Не любил Иван «каботажного плавания», так, помня юношескую мечту, он называл эти внутрисовхозные перевозки. А диспетчер как раз любила оставлять именно его. Диспетчером работала жена Виктора Кузи — Лиана, женщина, как нарочно, по контрасту со своим мужем, хрупкая, милая, деликатная. Лиану, дочь минского профессора, Кузя сорвал с учебы в радиотехническом институте, и она поехала за ним в деревню. За это ее любили, хотя мужчины немного посмеивались: кто-то видел, как богатырь агроном носил жену на руках. Но это их личное дело.— Да ведь эта золотая головка — целая ЭВМ! — не переставал восхищаться женщиной Астапович и почему-то чаще хвалил ее при Качанке: — За полгода она изучила хозяйство и людей лучше, чем мы с тобой, Яков. И все помнит! Чего и мы с тобой не помним. А какие задачи задает! Какие комбинации! У нее поучиться надо!Качанок молчал. Качанок ревновал Лиану. Прежде, если где-то что-то рвалось или заедало и машина начинала буксовать, обращались к нему, и он бросался на помощь, звонил, шумел. Теперь без шума, спокойно, вежливо, обходясь без него, без директора, диспетчер улаживает все сама, и все обращаются к ней: «Лиана Альбертовна, сеялки выбиваются из графика — неритмично подвозят семена», «Лианочка, деточка, теляткам на выпасе не хватает воды». И так далее. И тому подобное. Она как бы в чем-то обокрала его, незаменимого Качанка. Хорошо еще, что не ее дело говорить с районом, с областью, выбивать, утрясать, доставать, а то, чего Доброго, не только его, но и Астаповича она заменила бы.Диспетчер позвонила после того, как Иван отвез на Дальнее картофельное поле студентов.— Иван Корнеевич, нужно ехать в город.— Нужно — поедем,—весело ответил Иван, довольный, что не будет целый день сновать по селу или еще хуже — сидеть, как привязанный, в «бытовке» механизаторов у телефона, ожидая нового наряда; в город хоть и маленький, но рейс кем ехать? Зачем ехать?— Привезти реле,—Лиана полностью, с буквами и цифрами, назвала их, эти реле. — Возьмите Григория Ксенофонтовича Шишковича. Он знает, где их получить.У Ивана перехватило дыхание.— Кого?— Шишковича. По-моему, это тот, что вернулся из Сибири. Я не всех людей еще знаю.У Ивана сердце сбилось с ритма и больно, до спазма, ударило в горло, не давая вымолвить слово.— Алло! Иван Корнеевич! Вы слышите меня? Алло!— Кто распорядился?— Яков Матвеевич. Приезжайте, я запишу рейс в путевку.Старый совхозный коммутатор после отбоя издавал не короткие гудки, а какой-то странный свист, над которым все потешались. Иван слушал этот свист, пока снова не стали наплывать воспоминания и он не услышал другой свист — свист ветра в голых осенних деревьях, когда он, ребенок, голодный, обессиленный, больной, блуждал по лесу вокруг дома лесника.Долго стоял он так.Наконец бросил трубку, выскочил из бытовки, сорвался с места, словно на пожар. И помчался как угорелый — никогда так не гнал по селу. Куры еле успевали отлетать от колес. Затормозил у совхозной конторы так, что облако пыли обдало все двухэтажное здание.Не заметив на крыльце людей, поздоровавшихся с ним, пробежал через пять ступенек на второй этаж, с ходу рванул дверь качанковского кабинета.Яков сидел за столом и, вспотев от умственного напряжения, сочинял условия соревнования животноводов за лучшее проведение зимовки. Самым трудным в этом документе было придумать что-либо новое хотя бы по форме, не повторять прошлогодние пункты. Вместе с тем он отдыхал за этой интеллектуальной работой — после всех хозяйственных забот.