Дежурный инспектор записал в протокол все, что показал Иван, Савеличев, свидетели. Но появился, как вездесущий ангел или демон, капитан на своей «канарейке», коротко взглянул на следы аварии, посмотрел протокол и приказал обоим аварийщикам явиться в автоинспектору- Ивану тоже стало неловко, когда на вопрос Дрема-о отставник ответил, что он не помнит, включил ли сигнал поворота; как всякий опытный водитель, он, наверное, сделал это автоматически, не было еще случая, чтобы не включил; помнит одно: после аварии выключил поворот — чтобы не замкнуло, не сгорело реле.Иван тогда с досадой подумал: «Эй, майор, майор, что ты свищешь?»Но выдавать его не стал, не признался, что посоветовал отставнику включить поворот и как тот сделал это, Не хотел, просто не мог наносить человеку еще одну травму, достаточно с него переживаний, по всему видно, неутешное горе причиняет майору покореженная любимая машина.Хотел проявить великодушие, доброту, а Дремако его за это поставил в угол, как солгавшего ученика. Неловко было перед капитаном. Понимал, что тот со своим опытом точно представил себе картину аварии. И такого человека, стремящегося тебе помочь, нужно обманывать? Во имя чего?— Павел Павлович! Не он мне рассадил машину, я — ему! Я не хочу оправдания.— Я тебя не оправдываю. Я хочу ясности.— Показал на поворот или не показал — для такого водителя, как я, это не оправдание. Зевнул, как говорят.— Кто у тебя был в кабине? Женщина?Иван почувствовал, что кровь приливает к лицу капитан подбирается к первопричине. Но причина эта такая, что не тут ее рассказывать.— Не бойся, жене не скажу. Я хочу знать, из-за чего или из-за кого ты зевнул. Я докапываюсь до психологической причины в аварии. Копнув так, часто открываешь причину более глубокую. Тут на днях хороший парень подбил человека. Прекрасный водитель. И так нелепо. Начал я с ним по душам говорить. Оказывается, в тот День неумная врачиха с дурацкими намеками послала его в онкологическую больницу... А ему, чудаку, показалось, что, раз в онкологию посылают, значит, конец, отгулял молодя на белом свете, собирайся в последнюю дорогу »ак кто с тобой был?- Да подобрал около РТС какого-то старичка. ~ Что же это он так скрылся, твой старичок? Двух слов не сказал.— А что бы он сказал? Павел Павлович, разве нужны свидетели? Я отказываюсь, что ли?— Да нет, ты делаешь хуже: берешь на себя больше, чем нужно. Я не большой юрист, но учил и законы и психологию...— Прав вы не думаете меня лишать?— Я тебя на полгодика послал бы в слесари, если б не знал, какой дефицит на вашего брата. Лишаем прав больше, чем готовим водителей. А я хорошо знаю, чего стоит простой машины. И ты знаешь... Каждый из нас должен быть прежде всего хозяином, а потом уже инспектором. А то нечего будет инспектировать.— Судиться с майором не буду. Машину ему восстановлю. Сказал же: хочет — деньги завтра же привезу, или пусть пригоняет машину к нам в мастерскую, ребята мои помогут. Так чем вы недовольны, товарищ капитан?Дремако поднялся из-за стола, поморщился, как от радикулита.— Ну, Батрак, я считал тебя умным человеком, серьезным. А ты — как мальчишка. Если у тебя лишние деньги, обновляй майору машину, хоть новую покупай. В конце концов, ваши счеты — не мое дело. Но дай мне понять тебя. Зачем тебе брать аварию на себя, если все было не так, как мы записали? Я не процент хочу уменьшить, процент все равно будет, он общий... Я о районе думаю. О совхозе. И о тебе. О твоей доброй славе. Мне твоя слава дороже всех раскрытых аварий. И сам ты должен дорожить своим добрым именем. Вот чем я недоволен, Иван Корнеевич! Не люблю я ни евангельскую покорность, ни христианское всепрощение. Мы с тобой материалисты и коммунисты, и у нас должно быть четкое разделение: добро и зло, правда и ложь.