— Лгут, когда надо выгородить себя. Я не выгораживаю... ни себя, ни его, майора. Он, конечно, разиня...— Благодарю хотя бы за это признание, — иронически хмыкнул Дремако.—Хотя бы в душе не бери всю вину на себя. Спать не будешь...— И так не спится, — грустно признался Иван.— Об этом начальнику ГАИ не говори, а то заберу права. Была б возможность, в первую очередь проверял бы, как вы, водители, отдыхаете. Приборчик бы изобрести, показывающий, сколько кто из вас спал. Вроде того, что показывает, пил шофер квас или «чернила».— Это не нам, это междугородникам надо._ Не помешало бы и вам. Молодые до рассвета девчат тискают, а днем за баранкой засыпают.Дремако, инспектор-психолог, как тонкий сейсмограф» уловил странную возбужденность Ивана, которая, понимал, вряд ли была следствием аварии, скорее, наоборот, была ее причиной, и потому ему очень хотелось, чтобы его давний знакомый, один из лучших шоферов района, раскрылся перед ним. Его даже обидело, что Иван так упрямо, недоверчиво замкнулся. Отвлечь его от дороги могла только женщина. Капитан хорошо знал этих опасных спутниц, которых междугородники называют «плечевыми» и с которыми он, начальник ГАИ, вел борьбу Но в Добранке такая «плечевая» ке могла подсесть, такие садятся в Одессе, Киеве, Риге. Ехала своя, совхозная? Но такой незачем было исчезать. Да и Батрак не тот человек, не в том возрасте, чтобы за рулем флиртовать с женщиной. Дремако хорошо знал его жену, их жизнь, которой завидовали. Сам он, жених-перестарок, тоже, между прочим, завидовал счастливым семьям.Человек настойчивый, упорный, Дремако не отпускал Ивана, не теряя надежды, что в такой вот беседе, то отдаляясь, то приближаясь к сути, он вынудит все же водителя раскрыться, выявить причину своего внутреннего возбуждения. Дремако чувствовал себя обязанным знать правду.Помешал приход прокурора Михалевского.Прокурор был в районе новым человеком, но Иван его знал — слушал на последней сессии райсовета и подумал тогда: слишком молод для такой должности. Возможно, он, Иван, подобно некоторым старикам, заряжен на определенную инерцию и все еще никак не может смириться, что к руководству приходят люди, родившиеся после войны. Почему-то ему казалось, что послевоенные — его дети, хотя в год Победы ему самому было всего десять лет. Но детдомовец Ваня Батрак чувствовал сеоя совсем зрелым человеком, более взрослым, чем воспитательницы, приезжавшие из педагогических институтов. Может, потому и воспитатели относились к нему иначе, чем к другим детям, — как бы боялись его угрюмое ги. Помолодел и повеселел он позже — с приходом в его жизнь Таси.Прокурор был похож на киноактера: высокий брюнет, модно подстриженный, без шляпы, в горчичного цвета импортном плаще, в красной рубашке, с ярким красно-синим галстуком, хорошо гармонировавшим с рубашкой, и с коричнево-синим костюмом, и с плащом.На сессии он был одет проще — в черном костюме, в обычной белой сорочке, и галстук был неяркий, не запомнился Ивану. Теперь он подумал, что прокурору в рабочий день не стоит так одеваться, старый прокурор когда-то ходил в помятом мундире. Но тут же вспомнил, как над подобным его высказыванием — насчет молодого председателя райпотребсоюза — посмеялась Валя. «Тебе хочется, чтобы он был в диагоналевых галифе, с полевой сумкой? Вот это был бы авторитет для тебя!»Прокурор поздоровался с Дремако за руку, Ивану кивнул головой, но посмотрел подозрительно, настороженно — по-прокурорски: видел возле поста ГАИ его грузовик с разбитой фарой, с помятым крылом. Спросил у Дремако;