Несколько хирургов-практикантов, бесцеремонно оттерев Шиковича от двери, быстро прошли в операционную, расселись.«Пробивной журналист», может быть первый раз в жизни, растерялся — что делать ему, откуда смотреть? Но услышал голос Яроша:— Кирилл Васильевич! Заходи!Шикович несмело ступил в «святая святых». Теперь на него обратили внимание. В операционной тоже было немало народу. Маша, в маске уже (поэтому Кирилл не сразу узнал ее) и в перчатках, перекладывала на маленьком столике инструменты, будто считала, все ли на месте. Она улыбнулась ему глазами. Майзис издали помахал рукой. Присутствующие стали перешептываться: «Кто это? Кто?» Ярош приблизился, дружески подмигнул, спросил шепотом:— Не боишься?Кирилл в ответ тайком показал ему кулак. Это было продолжением их дачного разговора. Жена отговаривала его идти на операцию.«Хлопнешься ты в обморок, Кирилл. Я ведь знаю, как ты боишься крови».«Ну, глупости, самого меня резали — не хлопался».Галина Адамовна, наоборот, поддерживала его: «Ничего страшного». Ярош шутил.Он и теперь засмеялся.— Все-таки садись с краю, на случай чего. Практиканты потеснились, и Шикович сел. Его поражало спокойствие друга. Там, влесу, у костра, рассказывая о плане операции, Антон волновался и не скрывал этого. А тут расхаживает, как уверенный в победе спортсмен. Хоть бы что-нибудь выдавало тревогу.Кирилл не отрывал от него глаз.«Нет, не можешь ты быть так спокоен. Чем-нибудь выдашь себя».Однако ни одна черточка не дрогнет на лице хирурга. Разве только слишком уж пристально следит за коллегами и помощниками, которые тоже довольно спокойно возятся у аппаратов.Аппараты… Аппараты… Разные. С экранами. Без экранов. На колесиках. С проводами. Со шлангами. Вон тот зеленый ящичек, с воронкой, стеклянным баллоном, сигнальными лампочками, не последнее ли это чудо, за которым Ярош ездил в Киев, — аппарат «сердце-легкие»?Ярош что-то говорит помощникам. Врачи отвечают непонятными Шиковичу словами.Неожиданно отворяются другие двери. Санитары быстро и бесшумно подвозят больную и так же до оскорбительности быстро, будто неживую, кладут на операционный стол.А она живая. Такая же, как все. Большие глаза, и в них не страх, а как бы удивление и добрый интерес ко всему, что ее окружает. Зося Савич! Шикович не видел ее раньше. А образ ее уже месяц живет в его воображении, с тех пор, как Ярош рассказал о ней. Странно. Именно такой она я представлялась. Маленькая женщина, измученная жизнью и болезнью… Однако он увидел больше: скрытую, похороненную под бременем страданий красоту, обаяние и… мужество. Все это сейчас только у нее в глазах, во взгляде.Кирилл даже приподнялся, чтоб хорошенько рассмотреть лицо женщины. Запомнить. Увидит ли он ее живую ещё раз?Ярош, все такой же спокойный и величавый, приветливо кивает ей. В ответ она прикрывает глаза: я, мол, все понимаю, не волнуйтесь, я на все готова. Ничего не сказав, он отходит. Протягивает руки Маше. Она ловко стягивает перчатки и накрывает его большие кисти салфеткой. Он садится. Он отдыхает. Может быть, в последний раз продумывает план операции. А его помощники—врачи и сестры — не слишком поспешно подключают к больной датчики аппаратов—под спину, к голове, к руке, к ноге… Провода, шланги свисают под столом. Шикови-чу почему-то больше всего заприметился и запомнился маленький аппаратик, который надели Зосе на левое ухо (потом он узнал, что это окси-гемометр — прибор, который показывает насыщенность крови кислородом).