Возможно, она что-то сказала, или подумала вслух, или, может, вид у нее сделался необычный, потому что Олесь вдруг перестал читать и внимательно всмотрелся в нее.— Читай, Саша, — пошевелила она губами, которые вдруг запеклись, будто их опалил жар.— Нравится? — радостно спросил он.Тогда Ольга встрепенулась: очень уж странно и непривычно ведет себя она! Стихами может увлекаться он, юноша, интеллигент, у него мать учительница, а ей смешно так раскисать от стишков. Скажи пожалуйста, как убаюкал, даже душа оттаяла, действительно чуть не до слез довел! А ей такая мягкотелость совсем ни к чему, тут только покажи слабость, тебя сразу съедят, вокруг волки, чтобы с ними жить, нужно по-волчьи выть, а не порхать пташечкой и не заливаться песнями.— Он что... в бога верил? — спросила она вдруг.— Кто?— Да этот... Блок.Олесь смутился, не ожидал, что из услышанных стихов женщина сделает такой странный вывод.— Да как сказать... Тогда еще многие верили... Но Блок принял революцию.— Вот видишь: кто в бога верил, тот и писать хорошо умел, — назидательно, как мать сыну или учительница ученику, сказала она.— Ну, знаете ли, — несмело возразил Олесь, — это не совсем так. Многие великие писатели не только нашего столетия, когда изобрели радио и человек взлетел в воздух, но жившие раньше, например, в средние века, были убежденными атеистами.— Кем?— Неверующими. Сервантес... Берне... Вольтер...— Прочитай еще, — прервала она. — Ты хорошо читаешь. У тебя хороший голос. Девичий.— Это от слабости.— Тебе тяжело читать?— Нет, нет, читать не тяжело, — будто испугался он и начал быстро листать книгу, выискивая, что еще почитать ей; конечно, хотел найти такое, что тронуло бы ее. Вряд ли смог бы объяснить, почему остановился на том произведении? Совсем же не хотел убедить Ольгу, что Блок и впрямь был набожным человеком. Или, может, ему показалось: именно это стихотворение поможет ей понять, что дело не в словах, даже не в сюжете, великие художники прошлого писали на библейские сюжеты, а в действительности отражали свою эпоху и людей, которые жили с ними рядом. Так и в этих стихах: ангел-хранитель — живой человек, женщина. Он прочитал несколько строчек про себя, шевеля губами, потом с усилием проглотил слюну. Ольга посмотрела на его шею, такую худую и прозрачную, что, казалось, видно было каждое выговоренное им слово, и какие они, его слова, — круглые, острые, легкие, тяжелые...

  Люблю тебя, Ангел-Хранитель, во мгле,Во мгле, что со мною всегда на земле.

  Прочитал и остановился будто в нерешительности, или, может, спазма стиснула горло.Первые строчки Ольга выслушала равнодушно, только улыбкой подбодрила: читай, мол, дальше. Что-то, как тяжелая льдина, стронулось в душе, когда он все еще шепотом прочитал:

  За то, что нам долгая жизнь суждена,О, даже за то, что мы муж и жена!

  Но пока это только напомнило о той неизвестности, что ждала их в недалеком будущем, о чем она уже думала и тревожилась, волновалась: к чему приведет ее необдуманный поступок? кем этот парень станет в ее доме, когда поправится?Она вздрогнула, когда голос его вдруг зазвенел решительно и гневно:

  За то, что не любишь того, что люблю,За то, что о нищих и бедных скорблю.За то, что не можем согласно мы жить,За то, что хочу и не смею убить —