— Что с тобой, Лида, у тебя на душе неспокойно?— Ничего, мама.А на душе и впрямь было очень неспокойно. «Что случилось? В чем моя ошибка?»Она мучилась и сама чувствовала, что теряет свой запал, свое вдохновение, что беседы её становятся вялыми и неинтересными. Уже не только женщины, но и мужчины начали позевывать, а кто сидел поближе к дверям, часто незаметно исчезал. От этого она ещё больше терялась.Наконец причина выяснилась. О ней догадалась умудренная житейским опытом Нина Алексеевна. Как-то она проводила беседу одна. Потом, возвращаясь с Лидой домой, она сказала:— Я, кажется, Лидочка, догадалась, в чем тут дело. Максим!.. Во всем виноват Максим… Женщины уверены, что он из-за тебя бросил Машу, что ты приворожила его, и, конечно, возмущены этим. Машу любят, жалеют. Она сирота и прекрасной души человек…Лида была поражена. Она остановилась посреди снежного поля и, тяжело дыша, долго смотрела на подругу, хотя в густом вечернем мраке виден был только её белый платок.— Не может быть, — наконец прошептала она.— Почему не может? А я убеждена, что это так…— Но ведь это… это же просто дико.— Ничего дикого нет, Лидочка. Жизнь есть жизнь.— Нет, нет… ну хорошо, пусть так… Но при чем же тут я? Я ни одним словом, ни одним движением…— А они видят другое. Ты часто приходишь в Лядцы. Каждый раз он встречает нас, ты весело разговариваешь с ним, шутишь…— Что же мне теперь делать? Не ходить? Попросить отца, чтобы перевел назад? Нет-нет! Отцу ни слова! Буду ходить, пока не докажу, что они ошибаются.Действительно, все это было так неожиданно, нелепо, что трудно было поверить. Но она вдруг вспомнила один случай, один разговор — и все стало понятным.Однажды, закончив беседу, она вышла на улицу и тут услышала сзади язвительный женский голос:— Ишь беленькая, что кошечка. Такая любого приворожит…Тогда она не придала этому никакого значения, только улыбнулась. А теперь…Она пришла в негодование, разозлилась. Разозлилась на женщин, на отца, который послал её туда, на Нину Алексеевну, на свою меховую шубку, которую тут же решила никогда больше не надевать, и больше всего, конечно, на Лесковца. Она расспросила об отношениях Максима и Маши и страшно возмутилась, узнав о его поступке.«Погоди, я с тобой поговорю!» — мысленно грозила она Максиму.Случай поговорить не заставил себя ждать.Лида была дома одна. Сидела на диване, поджав под себя ноги и накрыв их все той же меховой шубкой. Вечерело. Сгущались сумерки. Уже трудно было читать, и она отложила книгу, задумалась. Мысли её были прерваны стуком в дверь. Ей никого не хотелось видеть. Хотелось побыть одной, посидеть в темноте, без огня, подумать, помечтать. В их доме такая возможность случается не часто.«Может, не откликаться?.. А вдруг к отцу? Больной?»Вошел Максим Лесковец.«Ага, ты!» Ей показалось, что она со злой радостью крикнула это вслух, хотя на самом деле только подумала.Угасшая было за несколько дней злоба вспыхнула вновь.— Добрый вечер, Лидия Игнатьевна.— Добрый вечер, Максим Антонович.Казалось, все идет как полагается. Но он сразу почуял неладное и насторожился: она не сказала обычного «раздевайтесь» и «садитесь», она даже не Пошевельнулась, так и осталась сидеть теплым комочком в углу дивана. Как ему вдруг захотелось сесть рядом, взять её руки в свои, обнять её, маленькую. Но…— Книжку вашу принес, Лидия Игнатьевна. Разрешите посмотреть и выбрать другую.