На лугу горели большие костры, в их красном свете мелькали фигуры людей. Проносились летучие мыши. Где-то на «старике» крякали утки. Фыркали лошади.— Какая красота! Эти звуки… Темень… Огоньки… — Алеся после каждого слова делала паузу, произносила их почти шепотом, даже каким-то таинственным шепотом.Лида не отвечала, ей не хотелось говорить, не хотелось словами нарушить эту необыкновенную торжественность, которой полна была природа.— В такой вечер, над рекой, мне кажется, каждый поэт. Но красоту эту можно только почувствовать, увидеть, а написать, рассказать о ней… — Алеся, должно быть, хотела сказать «нельзя», но передумала и после долгого молчания с сожалением промолвила: — Наверно, тоже можно, — и тяжело вздохнула, а через мгновение сладко зевнула.Лида тихонько засмеялась.— Тебя усыпляет эта красота…Алеся поняла иронию и обиженно умолкла. У костра весело и громко хохотали. На вершине дуба испуганно затрепыхалась сонная птица. Лида смотрела на звезды в воде и вспоминала события дня. Зачем она согласилась на предложение Максима работать у одного стога? Зачем плыла с ним рядом и потом бежала по берегу в одном мокром купальном костюме? От этого воспоминания стало неприятно и стыдно.Она вздрогнула, когда Алеся вдруг спросила:— Скажи, ты могла бы полюбить такого человека, как Лесковец?Ей показалось, что она сама задала себе этот неожиданный и коварный вопрос, и испугалась: — Почему ты об этом спрашиваешь?— Он добивается твоей любви. — Этого ещё мало, Алеся.— Потому я и спрашиваю.— Я думаю, что никто не может сказать наперед, полюбит он или не полюбит того или иного человека. Ты, Алеся, не представляешь, что такое любовь…— Я не представляю? — удивилась Алеся, но тут же покорно согласилась: —Да, я, пожалуй, не знаю, что это такое… А ты любила?Лида не ответила, потом, наклонившись к подруге, тихо сказала:— Знаешь что?.. Давай помолчим, помечтаем каждый о своем. Такая ночь!Они долго сидели молча. Потом Алеся ещё раз зевнула и, потянувшись, встала.— Идем спать, Лида. Сегодня славно поработали.— Ты иди, а я посижу ещё немножко. Мне не хочется спать.Только Алеся отошла — рядом зашуршала под чьими-то шагами сухая трава.— Разрешите?Максим опустился на то же место, где минуту назад сидела Алеся. Лида, молчала. От этого упорного молчания он почувствовал себя так, как тогда зимой, перед тем разговором, воспоминание о котором было самым неприятным из всех его воспоминаний. Он смущенно кашлянул раз, другой… Наконец она повернулась к нему и сухо спросила:— Признайтесь откровенно, Лесковец, вы ждали, пока уйдет Алеся?— Почему вы, Лидия Игнатьевна, так дурно обо мне думаете? — спросил он спокойно, даже шутливо.— Вот видите, вы даже не можете ответить прямо. Он разозлился.— Откуда я мог знать, уйдет она, ваша Алеся, или уснет у вас на коленях?В самом деле, не мог же он знать и рассчитывать, что Алеся уйдет спать одна, а она, Лида, останется на берегу. Лида поняла, что он говорит правду, и простила ему непрошеное появление.На реке нарастал шум парохода; сначала он был далекий и неясный, но теперь уже заглушал все остальные звуки ночи. Пароход неожиданно вынырнул из-за поворота, ярко освещенный. Огни его иллюминаторов переливались в воде, и казалось, под водой плывет какой-то сказочный многоэтажный корабль, неизмеримо больше надводного, настоящего. Пароход, огибая буй, прошел совсем близко от берега, так близко, что на палубе можно было разглядеть людей, услышать их смех.