— Я всегда серьезна, мамочка, — послушно ответила дочка и даже реверансик сделала; потом ругала себя, что перехватила и испортила интересный спектакль, потому что отца, очевидно, взорвал этот реверансик и он заговорил строго, без предисловий:— Ты что написала?Она попробовала продолжить игру:— О чем ты?— Ты не знаешь о чем?— Каюсь, папочка, первый раз написала записочку. Все девочки давно пишут.— Какую записочку?— Толику Баранову. Любовную.— О боже, — простонала Лиза.Но Герасима Петровича любовная записочка мало волновала, он отгадал дочкину хитрость, его не обманула ее притворная покорность, не так она обычно разговаривала с ними.— Не прикидывайся дурочкой. И не заговаривай мне зубы. Я говорю о сочинении...— А-а... А я ломаю голову, почему эта бестолковая Тамара не отдала мне тетрадку. Она показала ее Ивану, а Иван принес тебе. Не стыдно им из-за таких мелочей беспокоить секретаря горкома? Я на твоем месте...Не выдержала мать, гневно закричала:— Марина! Гадкая девчонка! Как ты говоришь об учителях?!— А как о них надо говорить?Герасим Петрович ходил вокруг стола, едва сдерживая гнев.Лиза и Марина сидели за столом друг против друга, и дочка улыбалась так, будто жалела мать.— Ты чересчур грамотная!— А как же, папа! Меня ведь учат. Дома... В школе...— Брось кривляться, чертово семя!— Если вы хотите, чтоб я молчала, я буду молчать. Я послушная. И я чертова, а не ваша...— Нет, ты полюбуйся, какую цацу ты вырастила!— Я вырастила? Вместе растили.Не хватает еще поссориться с женой!Герасим Петрович промолчал, походил, заложив руки за спину.— Нет, ты хоть понимаешь, что ты написала?Марина изменила тактику и перешла в наступление:— А что, разве неправду?— Ты компрометируешь меня и мать!— Что ты, папа! Я просто хотела показать, какую глупую тему нам дали: «Я и мои родители».— Чем же она глупая? — спросила Лиза.— Пускай бы они лучше дали «Я и мои учителя». Вот бы я им написала! Они бы там в обморок все попадали в учительской. Во главе с заслуженным... Лежали бы без чувств.Герасим Петрович схватился за голову. Крикнул жене:— Нет, ты послушай, что она говорит! Ты вдумайся!Не впервые Герасим Петрович с горечью сознавал, что он, которого слушаются взрослые, серьезные люди, кто своей железной, как говорит Довжик, логикой может убедить любого и словом своим поднять на большие дела тысячи, не может справиться с одной девчонкой, собственной дочерью, и часто чувствует себя перед ней безоружным и беспомощным. Какой метод воспитания применить? Дедовский ремень! Но попробуй ударить такую чертовку! Она и правда может пожаловаться Сосновскому. Ведь угрожала! И даст Лене пищу для его неуместных шуток.Тут Герасим Петрович увидел, что Марина достает из кармана фартучка вату и засовывает себе в уши.— Ты что делаешь?! — крикнул он так, что Лиза испуганно подскочила, не сразу сообразив, что его так взорвало.— Затыкаю уши, — спокойно ответила Марина. — Боюсь за перепонки.Терпение лопнуло, и он, наверно, дал бы дочке добрую оплеуху впервые в жизни, но его остановил резкий телефонный звонок.Он на мгновение замер, но, когда к телефону двинулась Лиза, бросился сам, понимая, что это спасение от позорного поступка. В трубку крикнул сердито:— Слушаю!— Что так грозно? — раздался насмешливый голос Сосновского.— Простите, Леонид Минович.— Почему запыхался? Оторвал от приятного дела?