— А тебе не показалось, что он похож на некоторых наших районных товарищей? — хитро усмехаясь, спросил Макушенка. — Тоже энергичные работники, но их нужно держать под контролем и поправлять, а иначе они наломают дров.Белов незаметно взглянул на шофера, потом повернулся к Макушенке и рассудительно произнес:— Контролировать, Прокоп Прокопович, нужно всех. Без партийного контроля любой умник может ошибиться.— Вот я и поеду, поживу, присмотрюсь к молодому председателю, помогу ему, а там, гляди, и сам научусь чему-нибудь.— Но в районе без малого сотня колхозов. И если в каждом проводить по три дня…— Но в районе, Николай Леонович, не один только секретарь. Давай подсчитаем наших руководящих работников! На все колхозы хватит. Одним словом, я вижу, что нам надо будет как-нибудь серьезно поговорить о стиле руководства. Пора начать борьбу против гастрольных наездов.— Правильно! — согласился Белов. — Но если вообще говорить о стиле, то мне хочется с тобой поспорить. Не все мне нравится и в твоем стиле.— Вот это и хорошо, — засмеялся Макушенка, довольно потирая руки, — что тебе хочется поспорить.Машина выехала на высокий взлобок, с которого как на ладони была видна Добродеевка. Там, где кончался сосняк, дорога раздваивалась. Шоссе, с телефонными столбами на обочине, вело в Добродеевку, проселочная, по опушке березовой рощи, — в Лядцы.— Тебе прямо в «Партизан»? — спросил Белов.— Нет, заедем к Ладынину. Проведаем старика. — Минуту помолчав, Макушенка прибавил — Жаль, что он заболел в такое горячее время. Был бы он здоров, за один сельсовет можно было бы не беспокоиться.— Мне — помощь? — Маша увидела, как сразу переменился в лице Лесковец. Неестественно вытянулась шея, на которой вдруг вздулись вены — как будто ему стало трудно дышать. Он стоял, опершись ногой о толстое бревно, и курил трубку. Услышав эту неожиданную новость, выхватил трубку изо рта, снял с бревна ногу, выпрямился, не сводя глаз с секретаря райкома.Макушенка сидел на другом бревне рядом с Лукашом Би-рилой и, казалось, целиком был занят тем, что сворачивал цигарку из самосада, которым угостил его заместитель председателя. Только Маша, стоявшая рядом, видела, как внимательно следит он исподтишка за Лесковцом, и догадывалась, что секретарь понимает его чувства, его душевное состояние не хуже, чем понимала это она.Может быть, один лишь старый Лукаш встретил это известие безразлично. В ответ на взволнованный вопрос Максима Макушенка, как бы между прочим, не поднимая головы, заметил:— Не тебе. Колхозу.Максим перешагнул через бревно, махнул трубкой, засыпав всех табачным пеплом, искрами.— Не нужна мне такая помощь! Не так помогать надо! Помощь доброго соседа! Лазовенка славу свою умножить хочет!.. — Он, должно быть, хотел выругаться, но вспомнил о Маше, повернулся к ней, со злобной иронией спросил: — Это что… ты просила помощи?Впервые Маша растерялась под его взглядом и не знала, что ответить. Внезапная мысль, что и в самом деле получается так, будто она выпросила эту помощь, обещанную Лазо-венкой, смутила и даже испугала её. В ином свете видела она теперь свое утреннее посещение Ладынина. Имела ли она право одна, ни с кем не посоветовавшись, не попробовав выправить положение собственными силами, бежать к секретарю парторганизации?Ведь есть же, в самом деле, какая-то гордость, какой-то своего рода колхозный патриотизм… А вдруг весь колхоз встретит эту помощь так, как вот встретил её председатель?