Садуль ни на одной из встреч ничего не записывал, считал неприличным репортерство при встрече на таком уровне, хотя до войны был журналистом. А тут, извинившись, записал что-то. Потом сказал:— Вы непоколебимый человек, гражданин Ленин. Меня восхищает ваша убежденность. После встречи с вами я чувствую себя большевиком.— Французские социалисты не заявят мне протест, если я обращу вас в большевизм?Садуль засмеялся.На прощание Владимир Ильич спросил:— Вы будете информировать о нашей беседе посла?Капитан смутился. По своему положению он обязан это сделать. Но еще во время разговора он думал, что многое из того, о чем говорил Ленин, передать Нулансу невозможно: не поймет посол, истолкует превратно его, Садуля, миссию, да и все равно ничего не передаст правительству. Однажды Нуланс уже сказал: «Мои депеши должны удовлетворять Клемансо». Таков стиль союзных дипломатов — лгать, искажать факты, чтобы угодить антибольшевистским настроениям своих руководителей. Легче, проще и выгоднее льстить великим, чем просвещать их. Депеши посла не однажды раздражали Садуля. Нет, не будет он передавать Нулансу содержание всей беседы. Зачем? Да, видимо, и Ленин не хочет этого.— Мой визит носит частный характер.— Прошу вас передать в любой форме… Мы не просим буржуазные правительства признавать нас. Пройдет время — нас признают. Но не отвечать два месяца на мирные предложения Советского правительства, сделанные от имени великого народа, который пролил море крови в войне, исполняя союзнический долг, — значит презирать этот народ, в любви к которому фарисейски клялись господа Ллойд Джордж и Клемансо. Можете не передавать это правительству. Передайте французскому народу. И наши мирные предложения. Наше обращение к правительствам и народам. Мы были против сепаратного мира. Нас вынуждают пойти на такой мир. Передав это народу Франции, вы окажете большую услугу российской и мировой революции.— Я обещаю вам, товарищ Ленин, сделать это.Владимир Ильич — глубокий психолог — верил в искренность Садуля, поэтому и принимал его охотно.Ленин не ошибся: позже Жак Садуль стал коммунистом, другом Советского Союза и объективным историком Октября.Над Невой кружила метель. Ветер швырял снег в окна. В кабинете было холоднее, чем обычно, хотя и до этого здесь не перегревались — в Смольном экономили топливо.Владимир Ильич набросил пальто на плечи.Во вьюжные дни не хватало света: окна-то достаточно широки, но уж слишком толстые стены в бывшем Институте благородных девиц. Хотел включить настольную лампу, но электричества не было. Всего не хватает — хлеба, угля…Писал почти в полумраке, низко склонившись над столом. Радовался, что выдалась счастливая пауза, когда нет посетителей, никто не входит из своих, совнаркомовских, и можно продолжить начатую на рассвете этажом ниже, в квартире, работу над Декларацией прав трудящегося и эксплуатируемого народа. Декларация должна быть готова до созыва Учредительного собрания. С его трибуны еще раз будет объявлено народам России и всему миру:«…Учредительное собрание всецело присоединяется к проводимой Советской властью политике разрыва тайных договоров, организации самого широкого братания с рабочими и крестьянами воюющих ныне между собой армий и достижения, во чтобы то ни стало, революционными мерами, демократического мира между народами, без аннексий и без контрибуций, на основе свободного самоопределения наций».