— Ты, брат, рассказываешь, как настоящий писатель…И верно, долго бы ещё рассказывал Максим…Но вдруг в коридоре послышался стук — кто-то быстро шел, громко стуча каблуками. И вот, двери настежь — и в комнату влетела девушка.Максим застыл от удивления: так его поразила её красота.Она была в белой пуховой шапочке и в синем лыжном костюме, по грудь мокром и обледенелом. В руках её блестели коньки.Ирина Аркадьевна всплеснула руками:— Батюшки! Провалилась!Девушка звонко засмеялась, подарила гостей ясным приветливым взглядом и, кинув коньки за печку, исчезла в соседней комнате.У Максима дрогнуло сердце. Он даже глубоко вздохнул, словно перед этим долго задерживал дыхание.Ладынин взглянул на него, коротко пояснил:— Дочка, — и начал в свою очередь что-то рассказывать о Маньчжурии, о которой он много читал.Но Максим не слушал его. Он слушал другое — приглушенный веселый смех и шепот за дверьми. Ни разу ещё женская красота не поражала его так сильно с первого взгляда. С нетерпением ждал он, когда девушка выйдет.Из-за дверей послышался голос Ирины Аркадьевны:— Игнат, принеси, пожалуйста, спирт.— Папа! Не надо! Пустяки! Я даже не промокла.Но Ладынин быстро встал и пошел в амбулаторию, помещавшуюся через коридор. Примак подмигнул Максиму и Василю.— Что — остолбенели, холостежь? Мне бы ваши годы! Лазовенка иронически улыбнулся:— Слышали мы о тебе в наши годы.— Ну, опять, видать, брехни наслушался…— Да нет! Говорят, что не ты сватал, а тебя высватали… Примак захохотал:— Это тесть, холера на него, такую брехню распускает. Старый черт!Максим и эту шутливую перепалку пропустил мимо ушей.Наконец она вышла, и он опять застыл, восхищенный. Его заворожили её глаза — большие, ласковые, точно затянутые голубой дымкой, и губы, красные и словно припухшие. Красивы были и её чуть рыжеватые волосы. А вишневого цвета шелковое платье, плотно облегавшее гибкий стан, делало её ещё более очаровательной. Максиму она почему-то напомнила рябину, когда-то стоявшую перед окном отцовской хаты, — высокую, стройную, увешанную крупными гроздьями красных ягод.Девушка сначала сказала: «Здравствуйте», — потом начала просто, по-товарищески, пожимать руки. Первому — Василю. Максим отметил это и подумал: «Вот почему ты просиживаешь здесь целыми днями…»Ему она сказала:— Лида.Он назвал себя. Она повела бровями:— Вот вы какой!Он удивился: откуда она его знает? Но не нашелся что ответить, да и не успел, — Василь спросил её:— Где это вы, Лида, выкупались?— Да на этом вашем Гнилом болоте. — А вы даже туда забрались?— А где же ещё покататься! Там простор. А признаться, я здорово-таки испугалась. Хорошо ещё, что мелко, ребята быстро вытащили.И она стала рассказывать, как она провалилась, как школьники вытаскивали её и как она потом бежала два километра, «так бежала, что и мальчики все отстали».Максим не сводил с девушки глаз. И голос у нее был какой-то особенный, мелодичный.За обедом Максиму повезло — ему удалось сесть за стол рядом с Лидой. Выбрав удобную минуту, Максим спросил у нее:— Вы сказали: «Вот вы какой!» Разрешите узнать — какой?Она посмотрела на него, подумала и ответила без улыбки:— Красивый.Время пролетело незаметно. Давно уже стемнело. Когда они вышли, чернота осенней ночи после ярко освещенной комнаты ослепила их. Даже больно стало глазам. Сплошная тьма, словно в глубокой яме. Они молча постояли на крыльце, чтобы привыкнуть к темноте.