Максим не вернулся из районного центра вместе с Лазовенкой. Там, в чайной, встретили они старого друга, который работал директором школы в отдаленном сельсовете. Максим поехал к нему и загулял.В воскресенье на рассвете Шаройка забежал к Сынклете Лукиничне.— Что? Максима Антоновича ещё нет? Ай-яй-яй! Вот загулял парень! Ну, пускай погуляет. Заслужил. А мы сегодня воскресник организовали: лес вам вывезем. Мобилизовали все тягло, машину в «Воле» заняли.Сынклета Лукинична так удивилась, что даже не поблагодарила, сказала только:— Говорят люди, раскрали его там, лес наш.— Э-э, лесу мы найдем, дорогая Сынклета Лукинична, найдем… найдем!Сам обошел намеченных людей, ласково уговаривая принять участие в воскреснике. Охотников ехать набралось больше, чем нужно. Но Шаройка не миновал и хату Кацубов. Вошёл он с несвойственной ему живостью, весело потирая руки. — Примораживает, а снежка не видать. Доброго вам утра в хату. Александра Павловна все читает, все читает.Алеся подозрительно насторожилась, впервые услышав такое почтительное обращение. Шаройка сел у стола, оглядел хату, покачал колченогий столик.— Что это ты, Маша, хорошего стола не закажешь? В такой хате и такой стол. Пора обживаться, пора, пора… А то на таком столе и писать неудобно.Алеся удивилась ещё больше.Маша, возившаяся у печки, скрыла улыбку. Она поняла, почему председатель стал таким добрым и ласковым.Он только присел на край скамейки и сразу же поднялся.— Я к вам на минуточку. Не хочешь ли, Маша, за лесом для Антонихи съездить? — он нарочно не называл имя Максима.— Петька поедет, — ответила Алеся.— А-а!— Он уже давно отправился.— А я что-то не приметил его на дворе. И думаю: дай зайду. А то Маша ещё обидится, — он хитро прищурился. — Ну ладно, я пошел. Позавтракаю и тоже в лес.Когда он вышел, Маша рассмеялась.— Ты чего? — спросила удивленная Алеся, оторвавшись от книги.— Весёлая у нас жизнь началась.Она и сама хорошенько не знала, что вызвало этот смех. Просто на душе вдруг стало почему-то легко и захотелось смеяться. Бывает иногда такое!— Не понимаю, — пожала плечами Алеся. — Лично меня он возмущает. Я еле удержалась, чтоб не ляпнуть ему: не суй носа не в свое просо.— Хватит того, что ты Максиму ляпнула. Умница! Простить тебе этого не могу. Как я теперь с ним встречусь?— Пускай будет человеком, а не… — Ну… смотри мне!.. Ученица!Еще издалека, с конца улицы, Максим заметил возле своей землянки подводы и людей..«Что такое?» — удивился и даже встревожился он. Но, подойдя ближе, увидел, что люди укладывают в штабель бревна, и все понял. Шаройка выполнил свое обещание.«Вот это по-моему: сказано — сделано. Как же это я забыл?» Ему стало неловко, что, покуда он гулял, люди на него работали.По обе стороны землянки лежали два штабеля сухого соснового леса. К одному из них ещё подъезжали подводы; суетились люди.Максима встретили шумно, весело.— Здорово, Максим Антонович. Принимай работу!— Гляди, сколько наворотили, пока ты гулял!— Ну, Максим, с тебя, брат, магарыч!— Ему, должно быть, и не снилось, что его хата сегодня дома будет.— Тут не хата, а добрых две со всеми службами.— Колхоз!— Одному на полгода хватило бы возить.— Амельян Денисович постарался! Он, когда захочет, из-под земли…— Вот именно, когда захочет, — тихо отозвался кто-то за спиной Максима.— Ну, хлопцы, берем последние!Максим скинул шинель, взял самый большой дубовый кол, подхватил им комель толстого бревна.