В вышине над головой монотонно, грустно шумели старые голые липы и тополи, до которых в ту страшную осень не дошел пожар.Тополи эти (Максим приметил ещё днем) были уже все суховерхие. И вот там, в мертвых вершинах, ветер не шумел, а тонко и жалобно посвистывал. А в другом конце деревни настойчиво и раздраженно кричала чем-то обиженная овца.Первым сошел с крыльца Максим, но сразу же налетел на груду кирпича, чуть не упал, сильно ушиб колено. Брань сама сорвалась с языка.— Давай руку, а то тут без привычки ноги поломать можно.Василь нашел в темноте руку Максима и быстро пошел рядом с ним по узкой дорожке, которая вела от крыльца к большаку.— М-да… Стежки-дорожки в дом этот тебе знакомы, — иронически заметил Максим.Василь понял, что он имеет в виду, но сделал вид, что не догадывается, и наивно спросил:— А почему бы им быть незнакомыми? — И, минуту помолчав, прибавил: — Я их сам протоптал, когда дом восстанавливали. Я, брат, много тут стежек протоптал. За войну все было позарастали.С минуту они шли молча, локоть к локтю. Овца наконец умолкла, липы остались позади, было тихо. Максим вдруг попросил:— Если не секрет, расскажи о своих планах на будущее, Личных.Василь ответил не сразу.— Готовлюсь быть председателем колхоза.— Я серьезно спрашиваю.— А я серьезно отвечаю. Хорошим председателем хорошего колхоза. Думаю, что недалеко то время, когда колхозы наши полностью электрифицируются, механизируются, станут крупными фабриками хлеба, молока, мяса. Руководить таким колхозом не всякий сможет. Для этого нужно подготовиться как следует. Вон директор небольшого районного кирпичного заводика — техник, льнозавода — инженер. Их учили, готовили. Так не пора ли нам и председателей готовить? Вот я и готовлюсь… Буду заочно учиться.— Да-а, — задумчиво произнес Максим. — А тебя вдруг возьмут и не выберут?— Значит, был плохим председателем. Но это рассуждение слабых. Все равно как если бы, например, студент подумал: «А вдруг для меня не хватит места?» — и, испугавшись этой мысли, бросил учиться.— Однако ты самоуверен.Василь ничего не ответил, помолчал минуту, потом спросил;— Ну, а ты с чего решил начать?— Я? С женитьбы.— Умно, — засмеялся Василь.Шли по улице. Из хат сквозь окна струился свет, и потому здесь было не так темно. Длинные полосы с контурами рам наискось пересекали улицу, перекрещивались. Одни из них были ярче, другие — темней; кое-где горели даже не лампы, а ночники, сделанные из гильз мелкокалиберных снарядов. В одной из хат такая коптилка стояла почему-то на окне и хорошо видна была с улицы.Василь на мгновение остановился против нее, потом повернулся к товарищу:— Скоро «мигалки» эти электричеством заменим… Максим свистнул:— Фантазия Ладынина. Тебе не кажется, что он слишком много говорит? Я люблю людей, которые меньше разгон варивают, а больше делают…— Ладынин как раз из их числа. У тебя плохая привычка судить о людях с первого взгляда.В голосе Василя послышалась обида за своего партийного руководителя.— Ладынин двадцать лет в партии. Дай бог нам с тобой прожить такую жизнь…— Я сказал тебе, как другу, о своем первом впечатлении. Поживем — увидим…— А я уже вижу… Мне куда легче стало работать с тех пор, как он приехал. А прошло всего каких-нибудь три месяца. Ты говоришь — много разговаривает. Хорошо разговаривает, умно. С любым человеком умеет поговорить. А это, брат, сила. Я, например, чувствую, что у меня это, может, самое слабое место. Подчас так хочется от души поговорить с людьми, а начнешь и скомкаешь, не умеешь выразить того, что чувствуешь и думаешь. А ты говоришь…