— Знаете, я сегодня был посрамлен, — сказал Олег Гаврилович.Иван Васильевич обернулся к нему. Виталия насторожилась: застыла с поднятой тарелкой.— …когда Виталия Ивановна сказала мне, что к матери ее приехал партизанский командир. Я полгода работаю и не знал, что Надежда Петровна — партизанка. Директору непростительно не знать своих людей. Верно? Конечно, виновата Виталия…Девушка доброй смущенной улыбкой попросила прощения за то, что не рассказала о матери раньше. Иван Васильевич с облегчением вздохнул. Слава богу, не нужно никакой дипломатии. Все так скоро и просто разрешилось. И в наилучшую сторону. Ну да, Вита ничего не могла рассказать о наших отношениях. Ни в коем случае. Даже человеку, которого полюбила. Или, вернее, тем более этому человеку. Бросить тень на мать? Никогда! Да еще при том, что ее собственное появление на свет оставалось до некоторой степени загадочным.Значит, Леонид Мартынович был прав: анонимку писал кто-то из моих старых «друзей». Опять Корольков? Неужто так долго хранит человек злобу? Почернеешь, Корольков! Кто еще знает о Наде из тех, кто поближе? Все знает Будыка. Но Валька анонимок не станет писать. Зачем ему? Если б его прорвало, он скорей всего рассказал бы Ольге. Но и тут начштаба ведет себя как мужчина. Достаточно убедиться, что рядом с тобой не доносчик, не интриган — и как меняется настроение. Ей-богу, он симпатичный парень, этот Олег Гаврилович. Напрасны твои страхи, Надя! Я с удовольствием выпью за ваше счастье, дети.

  Глава VIII

  После обеда они гуляли. Втроем. Надя осталась хозяйничать дома. Предложила погулять Виталия. То ли от выпитого вина, то ли от счастья она становилась все веселей и веселей. Молчаливо-сдержанная вначале, беззлобно-ироническая в разгар обеда, под конец девушка превратилась в веселую хохотушку… Теперь она уже не скрывала своих чувств к Олегу Гавриловичу. Даже при Иване Васильевиче чмокнула директора в щеку. Он, на десять лет старше ее… сконфузился. Странно, но это, только одно это не понравилось Антонюку. Не верил он в такую чрезмерную стыдливость взрослого мужчины. А все, что неискренне, что разыгрывается, настораживает.— Мы покажем вам, чем славна и бесславна столица князя Сиволоба, — весело сказала Виталия.— Сиволоб — директор совхоза, — объяснил без улыбки Олег Гаврилович.— А то ведь вы ее ни разу хорошенько не рассмотрели.Девушка все еще мстила за те тайные короткие приезды или, может быть, за то, что он так долго таился от нее. Иван Васильевич понимал. Но ответил:— Я хорошо разглядел эту «столицу» двадцать лет назад. Мы выбивали из нее полицейский гарнизон.— О, когда это было! Любите вы, партизаны, похвастаться старыми заслугами. Одна мама не любит. Из нее слова не вытянешь. Но теперь мы с Олегом Гавриловичем заставим маму говорить. Будет двадцатилетие Победы — сделаем стенд героев, тебя, мама, на первое место.— Не мели глупостей. — по-учительски строго сказала Надежда Петровна. — Идите гулять.Погода не изменилась за день. Было пасмурно и тихо. Чуть примораживало. Так же. как утром, изредка в воздухе кружили легкие-легкие, как тополиный пух, снежинки. Но и в это безветрие снег не укрывал землю. Неслышное дыхание сдувало его. Поле черное. И улица тоже. Белело только у заборов, в канавах, в бороздах и ярах. Чтоб выйти на «центральный проспект», как иронизировала Виталия, они двинулись огородами. Взору открылась заречное болото, в этот день желтое, как ржавая вода, с редкими березками и молодым леском вдали, где-то на том краю.