Павел Осипович без всякого вступления спросил:— Знал, в кого стреляешь?— В фашиста.Железнодорожник сдержанно улыбнулся, и улыбка открыла сходство с хозяйкой: да, брат.— Целил правильно. Инструктор следственной группы полиции. Учил «бобиков», как вести следствие по-гитлеровски. — И тут же вздохнул. — Но за такого гада арестовали наших людей, хватали в тот вечер каждого подозрительного.Олесь понял: все, что он рассказал Лене, детально проверено.— Мстил за лагерь?— За все. За народ.— Кем до армии был?— Студентом. Меня призвали с третьего курса. В сороковом.— Армейская специальность какая?Павел Осипович выдал себя: так спросить мог только военный, командир, а не простой железнодорожник.— Был наводчиком в артиллерии, потом — в дивизионной газете. Нас окружили...Хотел рассказать, при каких обстоятельствах попал в плен, чтобы руководитель подполья ничего плохого о нем не подумал. Но Павел Осипович перебил:— Пишешь?— Писал.— Он стихи печатал, — сказала Лена.— Вот как? — Павел Осипович искренне удивился и начал рассматривать парня с большим интересом, потом повернулся к Андрею: — Легализовать можем?— Зачем?— За поэта они схватились бы. Такие кадры им нужны. Устроить бы его в комиссариат, в их отдел пропаганды.— Мы его возьмем в диверсионную группу. В истребители, — сказал Андрей. — Готовый террорист.— Диверсантов хватает. Все рвутся стрелять. Нужно думать о том, чтобы заслать наших людей во все оккупационные учреждения, куда только возможно. Наперед нужно думать. Дальше заглядывать.— Планировать войну на пять лет? — скептически усмехнулся Андрей.— На пять не нужно. Но не думай, что победим через месяц. Много крови прольется, ребята, ой, много... — вздохнул Павел Осипович. — Давайте больше не закидывать немца шапками. Дорого мы за это заплатили.— Через месяц Минск будет наш! — шепотом, но очень уверенно сообщил Андрей.— Авантюристы вы, ребята, еще раз говорю вам. Ты видишь, сколько их напихано? — кивнул Павел Осипович на окно. — Набиты все казармы, все дворы.— Дед, идешь вразрез... — мягко, но серьезно, без обычной улыбки своей, сказал Андрей.— Вразрез не пойду, решение выполню... Но организоваться, организоваться нам нужно сначала. Вот о чем говорю.— Товарищи... — деликатно предупредила Янина Осиповна, почему-то показав глазами вверх, на потолок.Короткий спор этот, сущность которого Олесь понял позже, окончательно запутал его. Кто же тут руководитель? Показалось даже, что его дурачат нарочно, но не обиделся, решил, что это необходимо в целях конспирации. Странно было бы, если бы ему сразу, с первой встречи, выложили все карты на стол — кто король, а кто валет.После предупредительных слов Янины Осиповны присмотрелся, как уважительно мужчины обращаются к ней, и подумал, что не последнюю роль в группе играет она. Но ему не хотелось быть в группе ни под ее руководством, ни под руководством ее брата. Его тянуло к Андрею, решительному, смелому, уверенному. Он всегда любил таких людей, может, потому, что сам был тихий, застенчивый. Опасаясь, что Павел Осипович будет настаивать на его работе у оккупантов, Олесь, не дождавшись их решения, сказал:— Я морально не готов работать у гитлеровцев. Я слишком ненавижу их!..Павел Осипович вздохнул, как бы сожалея, что еще один человек не может понять его. Сказал почти жестко:— Я ненавижу их не меньше. Однако работаю. Лучшим работником считаюсь. Немцы мне полностью доверяют. А между прочим, я тоже из лагеря. Вот они помогли освободиться, — кивнул он сразу на троих — на Лену, Янину Осиповну, Андрея.