— Что это у тебя Гитлера нет? — спросила Ольга.— Как нет? А вон на столе стоит освободитель наш!— Ты смотри, а я и не заметила.И похвалила портрет:— Красивый. Усики мне его нравятся. И челочка.— Ольга! — строго сказал хозяин, одним тоном дав понять, что обсуждать фюрера подобным образом не позволено.Друтька вышел из-за шкафа, он натянул черные штаны, полицейские, обул сапоги, сбросил нелепую шапочку, но остался в халате, только расстегнул его, выставив грязноватую коричневую рубашку.— Чем же угостить мне такую дорогую гостью? — с хозяйской озабоченностью произнес Друтька, почесав макушку.Около стола Ольге ударил в нос нечистый запах мужского жилья, на полу в углу стояли грязные кастрюли и тарелки. Подумала, что ее могут угощать чем-то из таких вот тарелок, и стало гадко, хотя брезгливой не была — чистила любой хлев, могла перевязать гнойную рану.— После угостимся, — сказала она. — Нет у меня сегодня времени. Собаку ноги кормят, так и меня. Я к тебе, Федор, по делу.Друтька перестал убирать со стола, посмотрел на нее, заинтересованный.— Ты приглашал поехать с тобой в село, на родину твою. Так я согласна. Подумала и решила: кто-кто, а Федор не обидит, человек свой. Я барахла накупила, нужно поменять, а то есть уже нечего.— Так я и поверил, что у тебя есть нечего! Может, кормишь кого?— А как же! Дивизию солдат кормлю!Друтька засмеялся и, ободренный, осторожно, неслышно, как кот к мыши, ступил к ней.— Когда поедем?— Если бы завтра...Он остановился, недовольно сморщился, задумался, усомнился:— Не отпустит начальник.— Тебя? — удивилась Ольга.И это прояснило вдруг что-то в Друтькиной памяти.Он осклабился, хлопнул ладонью по столу.— Есть у меня козырь! Отпустит!— Я же знала, что у тебя одни козыри, — усмехнулась Ольга и дотронулась рукой до его плеча, ласково посмотрела в глаза. — Только у меня, Федя, еще одна просьба. Заедем по дороге к моему дядьке под Руденском.— Ничего себе по дороге! Такой крюк!— Федечка, передали, что тетя заболела, лекарство просит. Что значит на хорошем коне какие-то лишние двадцать верст!— Ну ладно! С тобой куда хочешь поедешь. Ты любого уговоришь. Награда будет?— Будет. — Она игриво засмеялась.Друтька попробовал обнять ее, но она проворно увернулась и погрозила пальцем.— Э-э, сначала нужно заработать! — отступая к дверям, сказала она. — Так я жду тебя завтра, Федор. Когда приедешь?— На рассвете. Лучше раньше, дорога-то не близкая,В коридоре похвалился, показывая на две другие двери:— Большевистский начальник жил из горкома. А теперь — мы. В тех комнатах по двое, а я один....От Друтьки она пошла к Захару Петровичу. Старый инвалид не очень понравился ей в тот день. Обычно он вел себя так, будто ничего в мире не случилось и величайшее событие в его одинокой и тоскливой жизни — ее, Ольгин, приход. Радость его всегда была естественной и искренней. А тут как будто не обрадовался ее появлению, был чем-то озабочен, хотя и старался спрятать свое настроение за привычными шутками. Но Ольга почувствовала — что-то случилось. Заколебалась: стоит ли начинать разговор? Значительную часть дела она сделала сама, может сделать и все остальное. Нет, не может. Ей теперь нужно это разрешение, без него она не имеет права везти туда полицая.Обычно она раздевалась и сразу становилась хозяйкой в доме, и это особенно тешило старика. В этот раз она села около стола, как гостья, даже не раздевшись. И хозяин сел напротив: так садятся, когда стараются, оставаясь вежливыми, быстрее выпроводить непрошеного гостя. Захар Петрович был в ватнике, облезлой шапке. Ничего удивительного, он почти всегда так одет, когда не сапожничает. Но. Ольга почувствовала, что в доме холодно, утром не топилась печь; это особенно обеспокоило: значит, в самом деле случилось что-то необычное. Но рассудила, что тем более нужно сказать, зачем пришла. Иначе что старик подумает: пришла, посидела и ушла...