Петроград-Брест, часть 2

— Война серьезно отрезвила многих наших коллег.— Я об этом говорил еще в Циммервальде. Война отрезвила многих. Плохо, что поздно. Но лучше, чем никогда.— Однако война родила другое явление: пессимизм.— У рабочих? — удивился Ленин.— Нет. У интеллигенции.— Пессимизм — болезнь русской интеллигенции. Но она была результатом поражения революции пятого года. Микробы пессимизма проникли на Запад? Почему? Куда больше? Во Францию? В Германию?— Даже в нейтральную Швейцарию. Но я был недавно в Италии…— Пессимизм от разочарования войной? От незнания выхода? От отсутствия идеалов?— Возможно, товарищ Ленин. Но я думаю, что причина не одна. На Западе все гораздо сложнее.— Чем в России, хотите вы сказать?— Я слабо знаю Россию.— Нет, Платтен, у нас не менее сложно. У нас архисложно. Вы не забывайте одно обстоятельство: то, что на Западе называют Россией, — это многонациональная страна. Революция прошла по ней триумфальным шествием. Но имейте в виду: власть легче взять, чем удержать. Империалистические хищники выбирают момент разорвать нас на части. Совнарком признал независимость Финляндии, и финская буржуазия ровно через неделю начала расправу над революционным пролетариатом. У меня к вам конкретный вопрос. Может в ближайшее время выступить пролетариат Германии? И победить. Для нас в связи с борьбой, разгоревшейся вокруг подписания мира, это вопрос номер один.Платтен задумался.— Трудно сказать, товарищ Ленин. Революции возникают неожиданно.— Мы, марксисты, должны уметь предвидеть революционную ситуацию.— Я знаю Германию, но, видимо, не настолько, чтобы сделать такой ответственный прогноз. После работы в Риге, продолжительного знакомства с вами, с русскими товарищами мне казалось, я знаю Россию. Но, признаюсь, после Февральской революции ваша Октябрьская была для меня неожиданностью.Ленин легонько побарабанил пальцами по столу и сказал как будто в шутку — с улыбкой.— Платтен, вы не верили в большевиков. И не поднялись до понимания наших задач. Мы скатились бы на позиции меньшевиков и английских тред?юнионистов, если бы остановились на буржуазно-демократической революции.Платтен засмеялся.— Узнаю вашу непримиримость, товарищ Ленин.— Но вы отходите от моего вопроса.— Может ли быть революция в Германии?— Да, да.— В Швейцарии ее не может быть — это я могу сказать определенно. А промышленность у нас более развитая, чем…— Не трогайте Швейцарию, Швейцария не истекала кровью. Ваша буржуазия придумала хитрые формы обмана и подкупа рабочих. — Ленин поднялся, в задумчивости прошелся по кабинету, сказал по-русски: — М-да… Революционная ситуация — штука архисложная, — и по-немецки: — Простите, Платтен. Это, как говорят, мысли вслух.— Я тоже думаю, — сказал Платтен. — Я думаю, что немецкая буржуазия не хуже владеет мастерством обмана и подкупа…Ленин остановился перед гостем.— Платтен, не забывайте, что Германия также истекает кровью. Солдаты, они же крестьяне и рабочие, не видят конца войны. Сколько можно лить крови? Для чего?— А еще я думаю… знаете о чем? — спросил немного таинственно Платтен по-русски.— Интересно. — Ленин сел в кресло, готовый слушать.— В Германии нет Ленина.Владимир Ильич дружески погрозил Платтену пальцем.— Вы преувеличиваете роль личности в истории.— Насколько помню, я читал у Маркса и, кажется, у Ленина… Роль личности нельзя преувеличивать, но нельзя и преуменьшать. Разве не так?