Петроград-Брест, часть 2

— Товарищу Ленину — ура!Покатилось такое могучее, тысячеголосое «ура», что казалось, сорвется высокий купол манежа.«Он стоит величественно и просто. Он улыбается и терпеливо ждет», — пишет о Ленине Решетов-Ушаков.Дадим ему слово и дальше, ибо людям нашего времени, даже наделенным богатой фантазией, трудно представить, какой подъем, какое вдохновение рождали у рабочих, красногвардейцев появление Владимира Ильича на митингах, его пламенные речи. И вот слова человека, который видел все сам, — очевидца-врага: «Люди в шеренгах кричат и кричат, и не хотят останавливаться, и тянут «ура», как молитву, и дух величайшего восхищения царит над этой толпой и над этим человеком в незнакомом, наполовину освещенном цирке. И я слышу, что я тоже кричу. Не рот раскрываю, как нужно делать, чтобы видели другие, что кричу; и не думаю плохого, а нутром кричу, потому что кричится, потому что не могу не кричать, потому что забыл обо всем, потому что рвется из нутра что-то несдерживаемое, стихийное, что затуманило ум и рвет душу, и какая-то сила неизвестная подхватывает и несет, и кажется, нет ничего — только ощущение удивительного простора, неоглядной широты и безмерной радости. Я вижу совсем близко от себя доброе и простое лицо, улыбаются мне лицо и глаза, горящие нежностью и любовью».Подвойский, который вел митинг, объявил:— Слово имеет Председатель Совета Народных Комиссаров товарищ Ленин.И снова гремит тысячеголосое «ура», но недолго. Толпа вдруг смолкает — это Ленин поднял руку. Наступает необычайная тишина. Люди сдерживают кашель, затаивают дыхание.Никаких технических средств, усиливающих голос, не было. Но Ленина слышали в самых дальних углах манежа.— Товарищи! Я приветствую в вашем лице тех первых героев-добровольцев социалистической армии, которые создадут сильную революционную армию. И эта армия призывается оберегать завоевания революции, нашу народную власть, Советы солдатских, рабочих и крестьянских депутатов, весь новый, истинно демократический строй от всех врагов народа, которые ныне употребляют все средства, чтобы погубить революцию.Решетов-Ушаков писал:«Не помню ни одного слова из того, что он сказал тогда. И в то же время знаю, что каждое из услышанных тогда слов ношу в себе».В этот момент его командиры и сообщники из «партизанской шайки», как он называл свою организацию, занимали боевые позиции у манежа и на дороге, по которой проедет Ленин назад в Смольный. Капитан, Технолог, Макс, Сёма — Ушаков не отважился выдать их настоящие имена — из классовой ненависти или обманутые эсеровской ложью, они готовили страшнейшее преступление.Ленин кончил речь:— Пусть товарищи, отправляющиеся в окопы, поддержат слабых, поднимут дух колеблющихся и вдохновят своим личным примером всех уставших. Уже просыпаются народы, уже слышат горячий призыв нашей революции, и мы скоро не будем одиноки, в нашу армию вольются пролетарские силы других стран.В конце митинга слова попросил Альберт Рис Вильяме. За семь месяцев журналистской деятельности в России Вильяме при всем старании не мог хорошо изучить русский язык. Но искреннему интернационалисту, который горячо принял Октябрьскую революцию, был в восторге от деятельности большевиков, Ленина, хотелось на таком митинге приветствовать от имени американских рабочих-социалистов русских рабочих, первых солдат социалистической армии, по-русски. Выходило у него не очень складно, половина слов была английских.