Шла к Лескавцу — колени дрожали. Просто противно. Перед незнакомыми людьми я не очень-то смелая, теряюсь. Со своими — языкастая. Но от такого пережитка, как страх перед начальством, кажется, избавилась давно — еще в школе. Лескавец всего-навсего секретарь совхозной парторганизации, человек знакомый. Так чего перед ним дрожать? Из-за биографии? Боялась, что спросит о том, о чем не написано? Нет, видно, просто потому, что человек, которого я встречаю чуть не каждый день, в сущности, мало знаком и загадочен. Из-за его молчаливости. Не люблю молчунов. Не могу понять, как выбрали такого. Мать и рабочие, правда, отзываются о нем хорошо: справедливый, отзывчивый. А я не понимаю, как сочетаются добрые качества с таким упорным молчанием? Ни докладов его не слышала, ни лекций. На собраниях одно-два слова скажет изредка — только о практических, хозяйственных делах. Правда, к немногим словам его прислушиваются. А все-таки, казалось мне, не трибун, не борец, такой не поведет за собой народ. Не то, что комсомольский вождь наш — Толя. Говорун, заводила. (Заводила, а на лыжах пойти не может. Надо придумать какой-нибудь агитпоход, чтоб Толя должен был вести свою гвардию.) По дороге продумала все, о чем может спросить секретарь, — от моего рождения и до того, что такое демократический централизм, от школьных дел до войны во Вьетнаме. Подготовила сверхумные ответы. Блестящие. Чтоб удивить Романа Ивановича. Но удивил он. Прежде всего — обыденностью, с которой встретил и стал рассматривать мои документы. Никаких эмоций. Уж такая будничность, что ужас. Я не требую праздничности, но представляла себе все иначе. А тут сперва повеяло даже безразличием. Но, перелистав анкету, автобиографию, Роман Иванович с неожиданным интересом и вниманием прочитал рекомендации. Это меня и успокоило и в то же время взволновало — по другой причине. «Хорошо, — Потом подумал и похвалил: — Молодчина! — И тут же снова удивил — поскреб затылок, вздохнул: — Многовато интеллигенции. А рабочих мало». Я просто остолбенела. Что сказать на такие слова? Где мои умные, острые ответы? Но не обиделась, вдруг за этой озабоченностью как-то совсем с другой стороны открылся он, молчаливый секретарь. Кажется, начинаю понимать, за что его любят рабочие. В чайной в день получки послушаешь: всем косточки перемывают — директору, агроному, зоотехнику, бригадирам, Лескавца же редко когда заденут, даже пьяные. Согласна: человек хороший. А все же — не борец. А если борец, то не для нашего времени. В конце нашей весьма немногословной беседы он еще раз удивил меня: «Послушай, говорит, дочка, ты знаешь, какой я оратор. А мне на районном семинаре секретарей поручили доклад о работе с молодежью, с комсомолом. Помоги написать доклад». Не стыдится человек признать, что сам не может написать даже о собственной работе. А может быть, он таким обходным путем проверяет, на что я способна? Этого молчуна голыми руками не возьмешь. А я, дура, уши развесила. Ну, пускай проверяет. Хотелось бы мне посмотреть, как он будет читать о своей работе с молодежью. Уж я так распишу!.. Выдам «всем сестрам по серьгам». Какая радость па душе! Маму прямо пугает мое настроение. Приняли! Сомневаться, что примут, конечно, оснований не было. Но все равно перетрусила, как ни перед одним экзаменом. Стыдно признаться даже самой себе, как я дрожала, пока шла на собрание. Но все произошло проще, чем думала. Вообще в жизни почти все происходит проще, чем воображаешь, — знакомство с новыми людьми, экзамен, прием в комсомол и даже в партию, любовь и т. д., и т. д. Наверное, и рождение человека проще, чем я думаю, представляя его себе по книгам и рассказам. Наша акушерка Лиза говорит о родах, которые принимает, как о самом обыденном деле, даже слушать неинтересно. В голове у меня карусель. Но подробно писать не хочется.