Сперва все шло хорошо. Завороженная свадьбой, опьяневшая от впечатлений, тот первый вечер, ночь и до вечера второго дня я чувствовала себя, может быть, счастливей молодой. Должно быть, во всем виноват Вася, его такая неожиданная приязнь. Мы сходили в кино, смотрели «Секретаршу». И вот, когда шли из кино по ярко освещенному и шумному проспекту, мне вдруг, неведомо почему, страшно захотелось, чтоб Иван Васильевич объявил, что я его дочь и их сестра. Вася хотел еще погулять, я потащила его домой. Я смотрела ему в глаза — Ивану Васильевичу, за столом, когда ужинали. Просила мысленно, умоляла, — ведь есть же, верю я, биотоки, которые передаются даже за много километров. А тут один шаг, через стол. Он должен был прочитать эту мольбу в моих глазах. Но он виновато отводил взгляд. Меня поразило, что он чувствует себя виноватым. Перед кем? Передо мной? Я ни в чем не виню тебя. Даже теперь. Перед детьми? Перед женой? Но я не теряла надежды. Ждала весь следующий день. Нетерпение росло. Нервы были натянуты. Ночью меня лихорадило. Не могла уснуть до утра. А за завтраком поняла: напрасно жду, не скажет, боится. Боится! О, как это больно ранило сердце! Сказочный воздушный замок, который я так старательно возводила, — он не рушился, нет, он казалось, в один миг растаял, и осталась лишь грязная лужа. Как пушок одуванчика, разлетелся ореол, которым я сама его окружила. Стыдно стало. За себя: папу захотела иметь, сиротиночка! Дайте ей папу! За него: такой был мужественный командир! И вдруг обыкновенный трус, страшно ему нарушить свой пенсионерский покой, потревожить обывательское довольство жены, дочерей. Ну и наплевать! Плюнула бы, если б не Вася. Ах, Вася, Вася! Знал бы ты, как мне тяжело было за этим завтраком, когда вы с Сашей весело допивали свадебное вино, а Лада, усталая и счастливая, подтрунивала над вами, разыгрывая роль хозяйки. Иван Васильевич сидел невеселый, грустно улыбаясь. Были минуты, когда становилось жаль его. И я поняла: останусь еще на день — выкину какую-нибудь глупость, от которой всем будет неприятно. А я вовсе не хочу причинять людям неприятности. Ни близким, ни далеким. После завтрака объявила о своем немедленном отъезде: надо на работу! Вася очень огорчился, просил остаться еще хоть на день. И. В. было неловко — он все-таки чувствовал, понимал! Но в душе, наверное, одобрил мое мудрое решение, мой такт и благодарил, что не выдала нашей тайны. Тихо сказал: «Прости меня, Вита». Бог с вами, прощаю: все мы люди, все человеки. Теперь так думаю, а там, после его слов, чуть не заревела. Шли на вокзал — и у меня дрожали губы, на Васины вопросы отвечала невпопад, он один провожал. На перроне не выдержала все-таки — разревелась, как деревенская баба. Вася испугался. Допытывался: «Что с тобой? Что случилось? Кто тебя обидел?» «Что ты! Никто меня не обижал. Тебе я особенно благодарна, Вася» Мы поцеловались на прощанье. Я первой поцеловала его, моего славного брата. Он бежал за вагоном. В морской форме. На него смотрели с добрыми улыбками. Когда поезд набрал скорость и Вася отстал, я опять заплакала. Долго не могла успокоиться. Соседи по купе утешали: мол, не на войне же парень, отслужит и вернется; по всему видать, что любит. И смех и грех. Чтоб отвязаться от их сочувствия, сказала, что это брат. Их еще больше удивило, почему же я плачу. Редкая сестра так горюет, расставаясь с братом. Хорошо, что от Бреста ехала со своими: заведующий фермой, зоотехник, доярки возвращались с совещания. Хохотала до неприличия. Девчата удивлялись, чего я такая веселая. Не за свадебными ли покупками ездила? Они ждут, что я вот-вот выйду за Олега.