За три дня отошла — остыла или, наоборот, согрелась возле мамы, с ней хорошо, спокойно как-то, надежно. Бывают только минуты, когда хочется плакать. Никогда не думала, что такая плакса. Баба остается бабой. Сегодня воскресенье. Мама поехала в райцентр на рынок — за свежим мясом. Сижу одна. Охватила грусть. Взялась за дневник. Записала, поразмыслила сама с собой — и все прошло. Хорошее снадобье этот дневник. Надо почаще принимать дозы записей. Поездка, видимо, оставила глубокий след в душе. Олег спросил вчера: «Ты почему такая?» «Какая?» «Да знаешь, какая-то не такая, как раньше, до поездки. Может, влюбилась?» «Влюбилась». «В кого?» «Негр там был на свадьбе. Чудо! Словно пришелец с другой планеты». «Гляди — могу поверить. На негров многие дуры наши кидаются». «Я — дура?» Испугался. Встал на задние лапки. Всего, что произошло со мной, я не рассказала ни маме, ни Олегу. С ним говорю так, как будто бы давно знала и Майю, и Ладу, и Василя. И он верит, что я в самом деле их давно знаю. Снова упрекнул: имею такое обширное родство и никого за полгода словом не помянула! «Надо уметь!» — говорит Олег. Правду говорят: любая рана заживает, если от нее не помирают. Любая боль утихает. Прошла неделя, и многое из того, что было почти трагедией, теперь кажется смешным. Жизнь идет своим чередом. И есть великая мудрость в ее размеренном течении, будничности, в ритме труда. — Приближается весна. Закладывали парники… Делали новые рамы, стеклили, возили навоз. Между прочим, в прошлом году с твердолобым Сиволобом пришлось вести войну, чтоб взять на конюшне машину навоза. А в этом году он готов отдать школе хоть весь совхозный навоз. Не жалко. Великая сила — материальная заинтересованность! Ученики выпускных классов совсем не думают о земле. На что они рассчитывают? Все хотят уйти из деревни. Мечтают о городе. Чудаки. Когда-нибудь многие из них пожалеют. И я была в свое время такой же! А потом в институте каялась: больше бы внимания уделяла тому, что и как растет на земле, легче овладела бы профессией и лучшим была бы педагогом. На уроках часто чувствую провалы в своей подготовке. Сегодня в десятом два часа вела с ребятами дискуссию. Со мной говорят, как с ровней. И любят — за откровенность. Я иногда рассказываю о таких вещах, что целомудренная Адалина однажды, послушав, чуть в обморок не упала и написала в районо. На мое счастье, инспектор, приехавший для проверки, сам биолог, неглупый человек, согласился, что для биолога, так же как для медика, не может быть запретных тем на путях познания человека и природы, и еще — что ученики десятых-одиннадцатых классов — не дети, говорить с ними надо обо всем, что является предметом науки и искусства. Одним словом, Адалина должна была проглотить еще одну пилюлю. Мама, правда, считает, что я допускаю с учениками слишком большую демократию. Спорим — где проходит грань, которую нельзя переступать в отношениях между учителем и учениками, в обсуждении со школьниками, пускай и старших классов, того, что делают взрослые, педагоги, родители. Я за то, чтоб не скрывать от ребят правду, — все равно не скроешь! — а воспитывать самих себя, прежде всего воспитывать взрослых, с которых дети берут пример. О, как легко было бы работать учителям, если б исчезли вокруг лодыри, дармоеды, пьяницы, воры, демагоги, лжецы, ханжи! Мама в одном права: в теории все проще, чем на практике. В самом деле, как относиться к тем сплетням, которые распускает обо мне Адалина и которые, конечно, доходят до учеников? В селе сразу все становится известно всем, старым и малым. Но не все в равной мере могут разобраться, что к чему. Как объяснить такие вещи ученикам? В старые времена за такие сплетни мужчины вызывали на дуэль. Может быть, мне дать Адалине пощечину при всех учителях? Не хочется пачкать руки о такое…