— А ты как считаешь? — спросил отец настойчиво и сурово.— Я? — Игорь на миг смешался.— И он за ними, — сказала Вера с обидой и горечью из-за того, что член их семьи, ее брат так пренебрежительно относится к своему учителю. В том, что Игорь и она пошли в архитектуру, заслуга дяди Максима, может быть, не меньше, чем отца.— Я пока приглядываюсь.— Приглядываешься? К чему? Или прислушиваешься к Макоеду?— И прислушиваюсь. Чтоб знать истину...— Ты меньше разносил бы макоедовские сплетни! Это занятие для бездарностей.Почуяв, что отец начинает сердиться, Игорь попытался обернуть все в шутку.— Мама! — как маленький, крикнул он матери, которая вошла в комнату с тарелкой аппетитных блинчиков с творогом, обильно политых топленым маслом. — Мне хотят заткнуть рот!Дисциплинированная Таня и Толя, который считал себя совсем взрослым, всегда с интересом слушали споры архитекторов. Мать, в любых других вопросах высший авторитет, никогда не вмешивалась в профессиональные разговоры мужа и детей, разве только когда уж слишком разгорались страсти и дело доходило до ссоры или когда Игорь разрешал себе неуважительно подсмеиваться над отцом. Полю радовало, что они собираются вместе и так горячо спорят.Слова Игоря, что ему хотят заткнуть рот, рассмешили Катьку. Девочка, представив, как и чем это можно сделать — заткнуть рот, — так и закатилась смехом.— Мама! Игорю заткнули рот.— Чем? — улыбнулась Поля, ставя тарелку с блинчиками на середину стола.— Игорь! Чем тебе заткнули рот?— Словами, дорогая Катерина.— Разве словами можно заткнуть? — удивилась Катя.Детская непосредственность всех рассмешила.— Можно, Катька. Такой кляп вставят, что не пикнешь.— Не плети чепуху ребенку, — сказала мать. — Кто тебе вставлял кляп?— Никто как будто бы. А между тем я почему-то стал мудрым. Иной раз хочется на совещании, на собрании сказать то, что думаю. Но включается какой-то автоматический тормоз. Иногда тормозит намертво: не лучше ли помолчать? А иногда спускаюсь тихо, ровно, как хороший шофер с горы, говорю то, что нравится...— Начальству? — презрительно спросила Вера.— Нет, сестра. Говорю то, что нравится большинству. Играю, как посредственный актер, на публику.— Зачем? — серьезно, даже встревоженно спросила Поля.— Черт его знает. Пользы от этого в большинстве случаев мне никакой.— Он как Катька, — сказала Вера. — Хоть глупость сказать, только бы обратить на себя внимание.— Ты сама глупая! — закричала обиженная Катька.Вера отмахнулась от сестренки.— А скорее всего, это от Жанны. Она любит показать себя. С кем поведешься...— ...от того блох наберешься, — помог сестре Толя без улыбки и, кажется, без особого интереса к их разговору; он прикидывал, хватит ли на всех еще по блинчику. Толя был самый справедливый и самый простодушный в семье, все всегда делил на всех, любую мелочь, и презирал всякие условности, которые, по его мнению, усложняют человеку жизнь: например, вилкой он брал только то, что нельзя взять пальцами, а блинчик не ковырять вилкой, а взять пятерней — одно удовольствие.Мать слышит каждое слово, видит каждый жест и взгляд.— Бери, бери, Толя, не считай, На кухне еще есть. Таня! Ты одного блинчика не можешь осилить?— Мамочка! Так ужинали купцы.— Грамотные вы все!Надо было ответить Игорю, который, пока она разговаривала с младшими, сказал Вере, продолжая диалог:— А я думаю, это от отца. Наследственность. Наконец ее перестали отрицать у нас.