— Но эту работу никто не утвердит. Я не укладываюсь в нормативы.Поля вздохнула.Опасаясь, что она будет против того, что он намерен сделать, Виктор снова стал убеждать:— Я должен отказаться, Поля. Я больше не могу совершать насилие над своим талантом. Есть же у меня характер!«Характер есть, воли нет», — подумала Поля, но промолчала.Виктор спросил:— Ты знаешь, чем это для меня может кончиться?Поля раскутала руки, взяла тарелку и начала осторожно вытирать, бережно, как очень ценную вещь, хотя тарелка была самая дешевая; дети немало били посуды, и она покупала что подешевле. Этими осторожными движениями она как будто отвечала мужу, что хорошо понимает, как может отразиться на благосостоянии семьи его непродуманный шаг.Голос Виктора упал, но он все еще оправдывал себя:— Хороший архитектор не нуждается в должности. Но главный архитектор проекта — это не должность. Это признание.Поля отвернулась к раковине и открыла горячий кран.Виктор разозлился.— Почему ты молчишь? Почему я один должен решать, что делать? Все я! Все я!На деле без ее совета он не решал ни одной мелочи: какую надеть рубашку, идти гулять или не идти, что купить на ужин. Потому и нервничал сейчас, что жена ведет себя так, как будто его работа ее не интересует.Поля понимала это. Но что ему посоветовать? Всю жизнь она старалась помочь ему в работе всем, чем могла, и боялась только одного — помешать. Поля вытерла руки и села на табуретку у дверей по-деревенски, на краешек. Виктор приблизился к ней, сморщился, как от боли, сказал шепотом, показывая на дверь!— Потянуло меня за язык... Ну, что я мог ответить, когда он, поганец, попрекнул, что я всю жизнь сижу на жилье? Болтун. Да, не вовремя все это. «Я построю район, о котором тебе захочется написать монографию». А завтра он узнает...Полю это тронуло, даже обрадовало: отцу так важно, что подумают о нем дети!— Витя, дети тебя поймут.Он смотрел в окно на улицу, на дом напротив, кстати, его дом, который всегда мозолил глаза, потому что был этот дом, пожалуй, самый неудачный. Мало утешало, что внешний вид его испортили строители, что они больше виноваты. Максиму дворец никто не испортил, потому что он дрался из-за каждого пилястра, за каждый канелюр, глаз не спускал...Выходит, Поля одобряет его намерение? Так просто? Так легко? Шугачев почувствовал разочарование. Не понимает, значит, чем это грозит. Стоя у окна, сказал нарочно громко, пускай слышат дети:— Меня пугает не то, что из моего отказа могут сделать, знаешь, какие выводы... Я сам сделал бы. Руководитель мастерской отказывается от задания! Какой же ты руководитель? Освобождай место. Не подводи институт. Если хочешь, могут даже записать в карточку — тридцать лет чистая... Когда меня после этого сделают главным архитектором проекта? Искать под старость счастья в другой республике? — Он нарочно сказал это, не сомневаясь, что Поля запротестует самым решительным образом. Странно, что она промолчала. Непонятно она себя ведет сегодня. Глаза у нее стали грустные, и лицо как будто побледнело. Сделалось жалко ее, и он успокоил: — Никуда я не уеду. Я белорус. С этим городом связан пуповиной. Мне ничего не страшно! Я могу работать рядовым проектировщиком. Нам будет нелегко. Но я знаю, ты не упрекнешь меня. Ведь нет?Поля кивнула головой: нет, не упрекну.Он обнял ее за плечи, поднял с табурета.— Ты самая умная из всех жен.