И снова почувствовал, что в душе шевельнулось что-то, похожее на Барона, — мягкое, но с коготками, и когти эти больно царапнули там, внутри.«Неужто ревную?» — он хотел, чтоб этот вопрос самому себе прозвучал иронически. Но иронии не вышло, потому что тот, внутренний «барон», опять больно царапнул. Живой Барон вскочил на колени. Максим со злостью столкнул его. Барон забрался под письменный стол и оттуда настороженно и недоуменно, поблескивая в полумраке глазами, следил за хозяином, стараясь кошачьим своим умом понять, чем не угодил властелину и кормильцу.Максим поднялся и зашагал по комнате, нарочно с силой ступая на скрипучую половицу. Скрип ее пугал Барона. Он вздрагивал и забивался глубже под стол. Но Максима впервые не раздражал этот скрип. Пускай скрипит все. И пускай разваливается. Остановился перед хитро замаскированным баром. Открыл свой тайник, посмотрел на бутылки; их стояло там немало, маленьких, сувенирных, с этикетками многих фирм и стран, но все были пустые. Осталось только полбутылки «Плиски».— Нет, дорогой Барон, мы не станем пить этот ординарный коньяк. У меня есть бутылка — давно уже стоит — для торжественного случая и особо дорогих гостей. А что у нас может быть торжественного? Пожалуй, сегодня и есть тот случай, который следует отметить и запомнить. А гости... К черту гостей! Их много перебывало здесь, и немало таких, кто просто хотел выпить за наш счет, Барон. В будущем тут выпьет только тот, кто привезет свое. Остальные пусть пьют... смолу, как говорил мой отец...Кот почувствовал, что настроение хозяина изменилось, и вылез из-под стола; потерся о ноги, довольно мяукнул, одобряя такую перемену.Из-за толстых томов «Строительных норм и правил» Максим вытащил плоскую бутылку «Арарата», подаренную когда-то ереванскими коллегами. Из бара достал рюмки. Две. Придвинул журнальный столик и сел у камина. Но налил не сразу. Несколько минут сидел закрыв глаза. Потом произнес:— Нет! Нет! Нет! ...И тогда налил. Две рюмки. Как на поминках — одна для покойника. Минуту назад ему представилось, что в этот момент кто-то другой... обнимает Дашу. И в груди царапнуло так, что хотелось закричать от боли. Отогнал видение и обрадовался. Не сказал вслух, даже Барону не доверил этой тайны, этой неожиданной радости. Подумал только:«Черт возьми! Действительно ревную! Ревную и хочу ее. Значит, люблю. Еще люблю. Даша! Почувствуй это! Пойми!».Чокнулся с рюмкой, стоявшей на столе.— Я пью с тобой, Даша. Еще раз. Будет горько, если это в последний раз. Горько всем нам. Неужели ты не понимаешь этого? Неужели ты так ослеплена? Кем? Я не верю, что кем-то. Или чем? Да, чем?Пил. И не пьянел. Но все больше и больше распалялся ревностью и жаждой ее близости и ласки. Странно и непривычно, кажется, впервые сливались эти два противоречивых чувства. Это все больше убеждало его, что любовь, которую он хотел похоронить, еще жива.Почувствовал, что больше не может сидеть здесь, в Волчьем Логе, и разговаривать с котом. Он должен увидеть ее. Сейчас же. От этой встречи, может быть, зависит его жизнь, его работа. И ее счастье. И Виолеттино тоже.Максим еще не встал, только решительно закупорил бутылку, а Барон уже почуял его намерение и жалостно замяукал.— Ах, Барон. Люди часто так вот, как ты сейчас, думают лишь о себе, только бы им было хорошо. Из-за этого большинство наших несчастий. Из-за эгоизма, себялюбия, глупых принципов. Кто-то первым должен сделать шаг, протянуть руку. Иначе нельзя жить в согласии и счастье. Я где-то читал... Распадающийся брак выявляет самое дурное у обоих супругов. Если бы мы научились видеть это дурное в себе и вырывать его с корнем, как сорняк...