Зенит, часть 3
Сразу стало хорошо.В порыве благодарности Колбенко я нарушил слово, данное земляку, и рассказал, как все было на самом деле.— Лопухи! Я таки вчера видел, что ты темнишь, глаза опускаешь. Только не лги, что догонял их в трусах. Без трусов летел? Вот юмористы! — Константин Афанасьевич хохотал, воображая меня, голенького, в погоне за своей амуницией. Мне тоже стало весело: пусть посмеется человек! Хорошо иметь рядом такого наставника, такого отца!Напишу я Тужникову доклад! Сегодня же!После зверской бомбардировки станции и первого поезда — ни одного налета. Чуть ли не две недели. «Не война — курорт», — шутят офицеры. А Тужников чрезвычайно озабочен, как бы бездеятельность не расслабила людей. Не Кузаев, не Шаховский, не командиры батарей, а он, комиссар, требует тренировок. А старые вояки, не только рядовые, сержанты, но и офицеры, не любят «холодного огня». «По самолету над третьим! Цель поймана! Заряжай! Есть совмещение! 132, 135, 138!» Ревун. Клацанье затвором. «Ого-онь!» Боевой спуск — полная тишина. И — все сначала.И нам, политработникам, замполит в эти тихие дни не дает поспать. Доклады. Беседы. Нагнали оскомину и себе, и слушателям. Но стоило мне заикнуться об этом — что было! Что было! Мне вообще достается больше других — за трудолюбие, умение и за... язык мой, который нередко бывал злейшим врагом моим. Кузаев и тот поиронизировал: «Кого любят, того и голубят, Шиянок».В дождливый день собрали командиров взводов, офицеров тыловых служб. Устроили экзамен. Ребята позорно плавали не только по истории революции, Красной Армии, но даже по текущей политике, должностей Сталина не могли назвать. Я краснел за коллег. Малограмотные девчата-коми, с которыми занимался я, такие простые вещи назубок знают. Разозлились и Тужников, и Кузаев.Командир с обычной своей грубоватостью обратился ко мне:— Ты видишь этих дураков, комсорг?Что я мог ответить — вижу, мол? Они потом заклюют меня. Большинство — старше по званию.— Товарищ майор, я считал и считаю их умными людьми.— Подхалим ты, Шиянок. Но если считаешь их разумными, то вот тебе две недели сроку, и чтобы знали они политику лучше тебя. Ясно?— Так точно, товарищ майор!С командиром не спорят. Но легко принять приказ. А как выполнить? Три батареи, пулеметная рота, прожекторная рота, службы, до некоторых позиций пять верст. А собрать людей в одно место никто права мне не дал, да в летные дни и невозможно. Хорошо, приказ отдал Кузаев: командир, случается, забывает (или делает вид, что забыл) свои приказы, отданные под горячую руку. Приказал бы замполит — ровно через четырнадцать дней проверил бы, этот ни одного своего слова не оставляет без проверки....Женя как-то сказала, что ее пугает воинственный азарт, который она наблюдает даже у девчат: нет боевой стрельбы — и батарейцы скучают, у них, по ее словам, «чешутся руки». «А при любом же налете вражеской авиации падают бомбы, гибнут люди, уничтожается народное добро». Я не согласился с ней, мне казалось, что жажда боя — естественное психологическое состояние на войне. Еще в Мурманске я сам, когда непогода затягивалась на много дней, с нетерпением ожидал просветления. Боя! В Кандалакше, где налеты были реже, увеличилось количество рапортов с просьбой послать во фронтовую артиллерию. Тужников такое явление считал «политической недоработкой». Мы с Колбенко — проявлением патриотизма и героизма.