Криницы, часть 2

Бородка медленно поднялся и, опершись о стол, смял пачку папирос; лицо его опять как будто обрюзгло, обвисли щеки. Лемяшевич тоже встал.С минуту стояли они, разделенные столом, с неприязнью и раздражением глядя друг другу в глаза: Бородка — сверху (он был значительно выше ростом), Лемяшевич — снизу.— Это не ваше дело. Не суйте носа, куда не следует. Бородка не выдержал взгляда, опустил глаза и только огромным усилием воли сдержал себя, чтоб не закричать, не выгнать вон этого мальчишку, который решился так разговаривать с ним.— Я — коммунист и директор школы, — внешне спокойно ответил Лемяшевич, и это спокойствие его выбило почву изпод ног секретаря, который обычно умел найти выход из любого, самого трудного положения. Но тут… Если б они были один на один, если б не блестели из-под очков насмешливые глаза Волотовича или хотя бы не было перед этим того неприятного разговора…«Прежде всего — спокойствие, чтоб «критик» этот не подумал, что я испугался». Артем Захарович заставил себя сесть и взять телефонную трубку. Попросил, чтобы вызвали обком, давая понять, что разговор окончен; другого выхода из создавшегося положения он не нашел.Лемяшевич вышел на улицу взволнованный, разгоряченный, но довольный собой. Его остановило смутное чувство, что он что-то потерял или забыл. Пощупал в кармане партбилет… Все на месте, а ощущение это не проходило. И вдруг он рассмеялся: от крыльца райкома шел Волотович с его соломенной шляпой в руках.— Что ж это вы «голову» забыли? — пошутил Волотович. Возвращая шляпу, он ласково сжал Лемяшевичу кисть руки. Михаил Кириллович понял: председатель райисполкома одобряет его.— Пойдем подумаем, как оформить вам деньги, — сказал Волотович.

  Когда из кабинета не спеша, но с озабоченным видом вышел Волотович, Бородка дал волю своему гневу. Только сутулая спина председателя скрылась за дверью, он вскочил, заметался по просторной комнате. Рванул ворот сорочки.— Мальчишки!.. Критики сопливые! — злобно шептал он, должно быть забыв, что один из этих «мальчишек» лет на десять старше его. — Сговорились? Мое место хочется вам занять, товарищ Волотович? Не с вашей хваткой! Не с вашими талантами! Только благодаря мне ты держался здесь, старый мешок! Я работал и за себя и за тебя! Я тащил район! Новатор нашелся! Руководитель… «Не так руководили»… Решил сыграть на перестройке? Перестроимся без тебя!Немного успокоившись, он остановился у стола, что закурить, но папиросы были смяты, и от этого снова вспыхнула злость. Он взмахнул кулаком с зажатыми в нем папиросами.— Да стоит мне захотеть — и следа от вас в моем районе не останется! — И окончательно смятая пачка полетела в угол. — А вообще — наплевать мне на вас!Он был уверен в своей силе, в своем авторитете среди масс и в высших руководящих инстанциях. Он знал: его ценят в обкоме, считают опытным, настойчивым, оперативным работником. А заведующие отделами обкома и облисполкома даже побаивались его. «Бородка? С ним лучше не связываться, а то он тебя на очередной конференции так пропесочит, что тошно станет».И он «пропесочивал» кого надо, иногда добираясь даже до секретарей обкома (только не первого, разумеется), до министров, и за ним укрепилась слава человека принципиального. Секретари райкомов, недовольные кем-нибудь из областных работников, обычно просили Бородку: «Артем Захарович, одному тебе под силу свалить этот дуб. Рубани!»