Утром главный механику Баранов, мрачный, небритый, с красными глазами, сказал Ращене:— Выгонят нас с тобой, Тимох Панасович, мы — практики.Ращеня вспомнил свои ночные страхи, когда он читал постановление, ссору с женой, опять напомнившей ему о больном сердце, и своё неожиданное и твердое решение остаться в МТС и очень разозлился на паникера механика.— Так-то вы прочитали постановление! Да это слова человека, который сам себе не верит… Такого действительно надо гнать!..Баранов ни разу еще не слышал, чтобы Ращеня так кричал.— За что выгонят? Партия зовет людей в МТС, а ты — выгонят, — понизил голос директор и заговорил уже более спокойно: — Могут заменить человеком с образованием, с опытом, потому что, скажу тебе откровенно, механик ты слабый, техники не знаешь. — Ращеня, человек по характеру деликатный, впервые решился сказать главному механику в глаза суровую правду. — Но ты можешь работать… К примеру, бригадиром…Баранов побледнел, встал со стула.— Это что, уже решено? Бригадиром я не пойду! Директор снова рассердился:— Так иди главным инженером завода, министром, если ты такой гений!.. Ты трактора разобрать не умеешь… Тебя трактористы учат…— Так же, как и вас… Вы у Костянка, у школьника, комбайн учились водить.— Учился и буду! И не считаю это позором для себя. И бригадиром пойду, если партия сочтет нужным… хотя я двадцать пять лет в МТС, а не три, как некоторые… Не в самолюбии тут дело… Не так надо работать, товарищ Баранов, как мы до сих пор работали, — относя это и к себе, мягко заключил Ращеня, желая загладить свой резкий тон.Но Баранов уже стоял перед ним — официальный, сухой, непроницаемый, как в панцире, — и комкал шапку.— Я вам не нужен?Он приходил по делу, но ничего не сказал о нем и вышел, сгорбив худые плечи.Во дворе станции его встретил Сергей Костянок.— Ну что, решили наконец с тракторами? — спросил он.— Ничего я не решил и не желаю решать, — угрюмо ответил Баранов.— Как это вы не желаете решать? Тракторы стоят, а вы, главный механик, не желаете…— Я практик! Пра-ак-тик! — со злостью, по слогам, приблизив лицо к Костянку, прошипел Баранов и повернул прочь из усадьбы.Сергей не сразу понял, в чем дело, а когда уразумел, до глубины души возмутился. Его поразило, что нашелся человек, который не радуется великим и мудрым решениям партии, а злобствует и боится за свою карьеру, за свое теплое местечко.«Дурак безмозглый! И чем скорее тебя выгонят, тем лучше будет для МТС… Скажи пожалуйста, незаменимая особа! Профан!»Костянок сам пошел к директору, чтобы разрешить вопрос, по которому приходил главный механик. Три дня стояли тракторы из-за поломки деталей, которых, как назло, не оказалось ни в МТС, ни на базе. Сергей болезненно переживал этот простой в такой момент, когда колхозы зоны опять, как в прошлом году, непростительно затягивали сев озимых. И потому он прямо, с порога заговорил о деле:— Тимох Панасович! Надо нам наконец решать с тракторами…Но Ращеня остановил его. Он ходил по кабинету, довольный собой, своей решительностью в разговоре с главным механиком, и ему не хотелось портить хорошее настроение, а требовательный голос Костянка, которого он любил, уважал и приходу которого был рад в такую минуту, сулил неприятности. Директор сжал его руку, не давая говорить.— Погоди, погоди, Сергей Степанович!. Садись, брат, и побеседуем… Все обсудим.