— Что это Морозовой сегодня нет, — сказала Приходченко.— Да, всегда первого сентября приходила. Что это с ней?— Занята, — коротко ответил Данила Платонович.За дверями шумели ребята.— Подглядывают в замочную скважину, — засмеялась Ольга Калиновна, поправляя развешанные на стене снопики ржи, ячменя, проса, клевера.— А это очень соблазнительно и интересно — подглядеть, чем занимаются учителя, — сказал Бушила. — Я сам любил это делать. А снопам твоим довольно уютно здесь, Ольга…— В сельской школе в первую очередь должен быть биологический кабинет. А вы не подумали об этом, Михаил Кириллович…Внезапно с грохотом отворилась дверь, и в учительскую пулей влетел ученик. Он едва удержался на ногах и остановился возле Данилы Платоновича. Ядя прыснула, но, заметив серьёзные лица остальных преподавателей, прикрылась косынкой. Смущенный и испуганный мальчуган, ученик пятого класса, не дожидаясь допроса, притворно всхлипывая и не поднимая головы, оправдывался:— Меня п-пихну-у-ли…— Ах, бедняжка, его пихнули! — зло, с издевкой и в то же время как бы радуясь, что нашел себе жертву, пропел Орешкин и строго закричал — Тебя толкнули, потому что ты подсматривал в щель.— И другие подсматривали.— Ты о себе говори… О себе! Ты и в прошлом году хулиганил.— Я ничего не делал. — Мальчик утер рукавом нос.— Иди… и больше не подглядывай, — вмешался Лемяшевич, которому не понравился тон завуча.Орешкин вышел следом за учеником, должно быть, чтобы продолжить расправу.— Я б таких выгоняла из школы, — бросила Майя Любомировна.— За что? — удивленно, даже с возмущением спросила Ольга Калиновна. — Ваня — хороший ученик. Поэт. Стихи пишет… Непоседа. Ну и что ж? Мы сами были такими… И сразу кричать — хулиганишь. Нельзя так!— Детей надо любить, — серьёзно сказала Марина Остаповна.Ковальчук многозначительно хихикнула, и Лемяшевич удивился, увидев, как Марина Остаповна, эта женщина, которую, казалось, никогда и ничем смутить нельзя, вдруг вся вспыхнула, лицо её передернулось и сразу подурнело.В этот момент за дверями снова послышался тонкий, язвительный голос Орешкина:— Иди, иди, голубок! Герой! Рыцарь без страха и упрека! Там ты был смелее! А?Дверь отворилась, и через порог нерешительно и тяжело перешагнул Алёша Костянок, бледный, с дрожащим подбородком. Он взглянул на директора и потупился.Лемяшевич почувствовал, что сам краснеет. Настороженно поднялся Бушила, повернулся к двери Данила Платонович.— Пожалуйста, полюбуйтесь на этого героя, учинившего в классе Мамаево побоище! А? Как вам нравится? — торжествующе и злорадно говорил Орешкин. — Застегни ворот.Алёша стал застегивать воротник помятой рубашки и никак не мог найти пуговицу: пальцы у него дрожали.Лемяшевич заметил, как неловко почувствовали себя все преподаватели, как они отводят глаза, точно им всем стыдно.— Алёша? — коротко спросил Данила Платонович. Алёша поднял голову, дернулся к нему.— Данила Платонович! Хлопцы хотели меня качать… И всё.Он сказал это «и всё» с такой искренностью, что всем сразу стало легче. Данила Платонович подошел, ласково взял юношу за плечи, повернул к двери.— Иди на урок, Алёша.А сам, сердито засопев, начал перекладывать на столе тетрадки, как бы разыскивая что-то очень важное и срочно ему необходимое. Адам Бушила, сжав кулаки, угрожающе шагнул к Орешкину.— Ты — педагог!.. Надо знать меру!