— Опять эта вечная клюква! Черт знает что такое — август месяц, а свежего яблока никогда не съешь!— Сады повырубали, товарищ руководитель, — сурово отозвалась из кухни Алена Семеновна. Бородку даже передернуло. — Вырасти сады, тогда и требуй яблок!Она вернулась в комнату, на ходу допивая кисель.— Ты это что? — спросил Артем Захарович.— А ничего. Так.— Критикуешь?— А ты уже считаешь, что тебя даже жена покритиковать не имеет права?Нина с таким восхищением посмотрела на мать, что Бородка растерялся и только покачал головой.— Ну и денёк, чтоб он пропал! — Он встал из-за стола и взял планшетку, с которой никогда не расставался.— Ты куда едешь? — спросила Алена Семеновна.— В район.— Я знаю, что в район. Но куда? Тебя ведь часто спрашивают из обкома и уполномоченные разные.И тут он решил ей отомстить.— В Криницы поеду, — ответил он, глядя жене в глаза. Она даже не моргнула, ни одна черточка не дрогнула на её лице. Но Артем Захарович увидел, как вдруг вспыхнула, покраснела до ушей дочка, как она быстро вскочила и вышла из комнаты. Это страшно его поразило.«Знает дочка, Нина знает». И впервые ему стало стыдно за себя.Жена укоризненно и презрительно покачала головой. А тут еще на беду в комнату вбежал сын Коля, шестиклассник. Он, должно быть, слышал последние слова отца и сразу же налетел с просьбой:— Папа! Возьми меня с собой в Криницы! Там такие места! И речка, и лес. Не то что этот твой районный центр! Ни деревца, ни воды! Возьми, папа. Я тебе не буду мешать! Ты же обещал.— Ни в какие Криницы ты не поедешь! — решительно сказала мать.— Ну что ты, мама, боишься этих Криниц как неведомо чего? Съедят меня там, что ли? У меня же там хлопцы знакомые есть. Мы на олимпиаде встречались.— Отстань и забудь думать о Криницах!Коля уловил в голосе матери угрозу и обиженно отвернулся, только проворчал:— Ну вот!.. Называется, воспитывают детей.Артем Захарович, ничего не ответив, схватил фуражку и поспешно вышел.

  За неделю до начала занятий по решению «семейного совета», которое поддержал и Лемяшевич, Алексей оставил работу в МТС. Боялись, что он будет возражать, но Алёша выслушал молча и сразу согласился: в своём колхозе, где он работал, уборка закончена, а в чужой ехать ему не хотелось. Расстроился из-за этого один только Ращеня.Но на другой же день Алексей пожалел, что не остался работать до самого конца каникул. Без работы было скучно, да и роль героя, в которой ему пришлось выступать; не нравилась ему. Когда отец, обычно скупой на похвалы детям, сказал просто и коротко «молодчина, Алёша», когда Лемяшевич за ужином крепко пожал ему руку, а сестра Аня шутливо поцеловала в облупленный нос, — это еще он стерпел, Но когда он заметил, что пожилые женщины, ровесницы его матери, первые здороваются с ним, Алексей почувствовал себя неловко, как будто был в чем-то виноват. Однажды женщины целой гурьбой остановили его на улице, да, как назло, против Раисиной хаты.— Здравствуй, Алёша! Ну, Алёшенька, низкий поклон тебе от всей нашей бабской армии. Поработал ты этим летом один за всех нас!— Спасибо тебе, Алёша. А то, бывало, метесе под боком, машин до черта, а мы по старинке спину гнем, половину серпами дожинаем. И до дождей дотягивали, добро пропадало.— А теперь с хлебом будем.— Первыми убрали.Говорили наперебой и, конечно, не обошлись без шуток — такой уж народ эти женщины.