Алексей ехал с такой бешеной быстротой, что у Лемяше-вича, который не очень удобно сидел сзади, держась одной рукой, дух захватывало.Не хотелось просить Алексея, чтоб убавил ход: еще подумает, что директор — трус! Но в конце концов Лемяшевич не выдержал и шумливо взмолился:— Алексей Степанович, потише, пожалуйста, а то всё снаряжение растеряю.Тот немного сбавил газ, однако ненадолго, через минуту опять так и замелькали деревья да телефонные столбы.Но вдруг он затормозил. На краю большого поля перезревшего овса, неподалеку от дороги, недвижимо стоял комбайн, рядом с ним курился костёр и виднелась черная фигура спящего сторожа. Алексей проехал мимо комбайна на самой малой скорости, как бы отдавая честь машине. Миновав комбайн, он вздохнул и, со злостью нажав на педаль так, что мотор взревел, бросил:— Эх, работнички!И в слове этом прозвучали укор и презрение к людям, которые так затянули уборку, что овёс уже почернел, и одновременно сожаление о том, что он не может остановиться, взойти на мостик комбайна и убирать весь день, дотемна, покуда не падёт роса или пока на поле не останутся одни копны соломы.В лесу, через который они проезжали, также чувствовалась близкая осень. Правда, здесь не видно было желтых листьев, но стоял какой-то особый грибной дух, какого не услышишь ни весной, ни летом.К лугу подъехали, когда уже всходило солнце. Остановились на горе у опушки, под старыми, узловатыми соснами.Перед ними широко — сколько видит глаз — раскинулись луга.Алексей остановился якобы потому, что с пригорка вниз шла песчаная дорога. Но он, конечно, сделал это нарочно, чтоб Лемяшевич мог полюбоваться открывшимся пейзажем. Алёша смотрел на директора с радостным и победоносным видом, как бы говоря: «А что? Видите, какая у нас красота?»И правда, было чем полюбоваться.Внизу, за песчаным спуском, шла гряда ольховых кустов, еще прикрытых тенью леса. За кустами, залитая первыми лучами солнца, блестела водная гладь.— Днепр? — спросил Лемяшевич.— Нет. Это озеро со странным названием — Козодои… Но только так говорится — озеро, на самом же деле — старое русло. А Днепр… Видите вон там сигнальный столб? За ним песок — это уже другой берег.Луг начинался за Козодоями. На север и на юг широкая долина густо уставлена была стогами, самыми разными по форме: были тут низкие и пузатые, высокие и тонкие, ладные и неуклюжие, кое-где наклонившиеся, скособоченные, с березовыми и дубовыми притугами. Говорят, что стога похожи на хозяев, которые их ставят. Между стогами возвышались старые дубы-великаны, а вдоль вьющихся в балочках ручьев и на песчаных пригорках разросся лозняк. В низинах ярко зеленела отава. Крупная роса сверкала в лучах солнца, вспыхивала и переливалась всеми цветами радуги.Такие широкие дали, открывающиеся с высоких берегов большой реки, всегда вызывают острое ощущение необъятности родной земли, ее неповторимой прелести и рождают светлое чувство гордости за свой край, восхищения им. Хочется подняться в воздух и лететь, лететь, чтоб с высоты открывались все новые и новые просторы.Должно быть, испытывая нечто подобное, Алексей спросил:— Вы на самолете летали, Михаил Кириллович?— Не раз.— Должно быть, интересно смотреть вниз, на землю? Видно далеко… Правда?Лемяшевич понял юношу и минутку помолчал, обдумывая, как лучше передать свои впечатления.