— Читал?— Ага.— А ты, Костя?— Все не успел.— А я, братки, к теще ездил. Голова болит, — откровенно признался Лопатин.— Да здравствуют тещи и откровенность! — весело крикнул Славик. — Даже я насчет головы не признался бы. — И с озорным видом оглянулся: — Ша! Как бы кто не услышал!— Не балагань, — обрезал его Иван.— Да, юноша, — вдруг поддержал Ходаса Генрих, — запомни на всю жизнь: есть вещи, о которых следует говорить только серьезно. Шуточки твои тут ни к чему.Серьезность и почти отеческая наставительность Генриха, который обычно сам любил пошутить, смутили Славика.— А я… ничего… Я… насчет Василевой тещи…— Не прыгай, как заяц с кочки на кочку. Люди говорят о таких вещах, а ты… Нет у тебя культуры мышления. Учись! Интеллигент!Возможно, боясь, чтобы в ответ Славик вновь чего-либо не сморозил, Костя перебил Генриха:— В автобусе тетка с бидонами спрашивает: останутся ли приусадебные участки при коммунизме? Сталевар наш Лабун ей в ответ: «А тебе что, говорит, хочется всю жизнь молоком торговать?» Смеху было.— Я, хлопцы, как прочитал эти слова… — Тарас разгладил на станине, у которой собралась бригада, «Правду», — …как подумал, что они значат… меня, знаете, ну… потрясло… Честное слово… Подумайте: сколько за историю человечества было убито и замучено людей, пролит океан крови, чтобы наконец общество, сотни миллионов людей могли провозгласить своим девизом: человек человеку друг, товарищ и брат! — Тарас, который, как заметил Славик, избегал громких слов, сказал все это с необычным жаром. Даже сам смутился.— А я вот думал, какая отрасль машиностроения самая перспективная. Где я буду нужнее, когда стану инженером…Славик больше не решился прерывать ребят. Ему очень хотелось понять, искренне они так заинтересованы и так близко принимают к сердцу то, что записано в проекте Программы, или по привычке выражают «газетные чувства».Еще вчера он наблюдал за отцом и Ярошем. «Классик» (так Славик называл отца заглазно) не вылезал с дачи; если не нужно на работу, его силой не выгонишь в город. А тут вдруг в прекрасное жаркое воскресенье полетел среди дня за газетами. А Ярош даже отказался пойти на реку, так ждал этих газет. Оба они закрылись в комнатах и читали до самого вечера. Потом до поздней ночи спорили у костра.Под вечер отец сказал Славику довольно категорически и не слишком приветливо:— Прочитай! Может, поумнеешь. Славик развернул «Правду» и свистнул: столько читать — десять газетных полос! Однако некоторые разделы прочитал. Удивился — читать было интересно. Почувствовал: представление его о будущей Программе, о которой так много говорили, было довольно примитивное. И еще одно почувствовал, наверное впервые: кончил он десятилетку, кичился, что все знает, а знаний этих, оказывается, не так много. все он понимает в проекте Программе!.Аккуратно сложив газету, Славик сказал матери:— Не для моего умишка такие высокие материи.Валентине Андреевне понравилась такая самокритичность сына, который раньше был довольно высокого мнения о своем уме. Она сказала:— Да, всего сразу не охватишь. Это надо изучать, постепенно, вдумчиво……Когда Тарас спросил, читал ли он Программу, Славик вспомнил слова матери и тут же перевернул их, как говорится, вверх ногами:— Зачем? Заставят изучать — тогда прочитаю.— А без принуждения не можешь? — опять не сдержался Ходас.