Славика вдруг осенило:— А сам-то ты читал? — Что-то подсказывало ему, что он попал в точку, а когда Ходас не ответил, отвернулся, будто и не слышал вопроса, окончательно убедился в своей правоте.«Ах, вот ты каков, моралист, ханжа! — злорадствовал Славик. — Погоди же!»Во время обеда он нарочно сел за тот же стол, что Ходас и Тарас.Пока Костя (его очередь) выбивал чеки и носил тарелки с супом, Иван густо намазал хлеб горчицей и с аппетитом ел. Славик искал повода зацепить его как-нибудь, но в голову ничего решительно не приходило.«Чавкает, как свинья», — подумал Славик, хоть таким образом изливая свою злость. Тут к ним подошел секретарь парткома завода Горячкин, подсел на свободный стул.— Ребята, после смены проведем митинг. Скажем наше рабочее слово о Программе. Надо, чтоб кто-нибудь выступил от вашей бригады.— Тарас.— Да ну, хлопцы, неудобно! Все я да я.— Верно. Лучше бы кто-нибудь из членов бригады.— Тогда Иван. Он прирожденный оратор.— Значит, договорились — Ходас, — обернулся секретарь к Ивану. Иван кивнул.Тогда Славик громко и язвительно хмыкнул:— А что он скажет, Ходас? Он же газеты в глаза не видел.Иван подскочил, лицо у него налилось кровью.— А ты видел?— Я не только видел. Я читал! А ты? Выступать собираешься! Болтун!— Сам ты болтун! Большего болтуна, чем ты…— Ах, я болтун? Тогда скажи честно — читал? Агаг, молчишь!.. Моралист! — Ну, ты… — Иван сжал кулаки.— Слава!— Что Слава? Я разоблачаю фальшь и ханжество.Славик нарочно чуть не кричал, чтоб привлечь внимание сидевших за другими столиками рабочих. Тарас и ребята старались «спустить на тормозах» этот неприятный разговор. Тарас потянул Ивана за полу пиджака, заставил его сесть, сказал секретарю:— Мы обсудим, Петр, Савельевич… Выступление от бригады будет!Горячкин стоял и молча слушал, пристально разглядывая Славика. Взгляд секретаря и смущал и еще больше раздражал его.— Что вы заговариваете зубы? — не унимался Славик, еще повысив голос. — Вам хочется быть хорошими? Почему ты молчишь, оратор? Нечего сказать? Демагоги!Горячкин вдруг сердито хлопнул ладонью:— Хватит митинговать, Шикович! Обед кончается, — и пошел в другой конец зала.Славик, как бы показывая, что вынужден подчиниться приказу секретаря, демонстративно стал жевать котлеты. За столом воцарилась тяжкая тишина. Даже ели бесшумно. Не поднимали глаз. Только Генрих, разглядывая стакан с жидким розовым киселем, тихо декламировал:

   Дорогая, сядем рядом,

   Поглядим в глаза друг другу.Секретарь парткома вызвал Тараса.— Ну и экземплярчик ты выкопал. Мне говорили — я не верил. Развалит он тебе всю бригаду.— Если он может развалить бригаду, то грош нам цена. Чего мы стоим?— Ты не чужд самокритики. Но имей в виду, Шикович твой не так прост, как тебе кажется. У него довольно определенные взгляды. Не к Ходасу он обращался, а ко всем, кто был в столовой. Хотел помитинговать заранее… Хо-дас зацепка…Тараса удивил такой неожиданный поворот. Бояться Славика? Смешно.— Ты слышал, что он кричал? «Демагоги» Кто демагоги? Те, кто не прочитал? Многие не успели прочитать.— Но Ходас не имел морального права соглашаться выступить! — возразил Тарас. — Это Шикович правду сказал. Другое дело, как он сказал. Враждуют они — вот что худо.— Ну, гляди. На твою ответственность. Если что, партком с тебя спросит.