Максим понял, что это тоже маленькая хитрость: не могла она не знать токая, его часто пили дома.— Венгры считают лучшим вином в Европе.— Каждый свое считает лучшим, — глубокомысленно произнес жених.Вета засмеялась. Она решила, что главная преграда взята, отец покорён, и ей стало весело.Между тем, наливая ей вино, Максим вернулся к прежней теме.— Может быть, я старею, дочка. Но когда я приезжаю к своей матери, к твоей бабушке Татьяне, мне каждый раз хочется стать перед ней на колени... Только глупый страх, что этого не поймут моя сестра и ее дети, удерживает меня. Хотя потом я каждый раз жалею, что не сделал этого.Молодые притихли.— Что вы пьете, Корней Прабабкин?— Он ничего не пьет, — быстро ответила Вета.— Ничего? — удивился Максим.— Ничего, — подтвердил жених, снова облизнув губы.— Кто же вы, Корней Прабабкин?— Не иронизируй, папа, — обиделась Вета.— Нисколько не иронизирую. Я, грешный, пью коньяк. Ожидая вас, я уже выпил. Каюсь.Он налил полный фужер токая жениху, себе — полрюмки коньяку— Не пьют больные. Некоторые сектанты. Не все. Изредка встречаются семьи, где трезвость — традиция в целях воспитания молодого поколения. Я уважаю, если это принцип... Я люблю трезвых, но не люблю ханжества.Вета засмеялась.— У Карика не такая семья. Его отец полковник в отставке, мать воевала... инвалид...— Вот за них и выпьем. За ваших родителей, Прабабкин.— И за тебя, папа, — Вета чокнулась с ним и выпила рюмку до дна; жених только пригубил.Максим бросил в рот ломтик лимона, пососал его, посмотрел, как едят... дети.Дочка ела со своим обычным аппетитом — много, вкусно, красиво. Его всегда радовало, как она ест. Когда-то слишком цивилизованная мама пыталась ограничить ее рацион, чтоб Вета не пополнела, не потеряла стройности. В будние дни Даше иногда удавалось держать семью на диете. А в выходной он и Вета вырывались из дому, заглядывали на рынок, покупали там сало, баранину, лук, перец, чеснок, приглашали Шугачева с детьми, уезжали в лес, жарили на прутиках сало, шашлыки, пекли картошку и наедались так... Даша целый вечер фыркала: «Фу! Чем от вас несет! Так, верно, только от пещерных людей воняло!» Они хохотали.Вспомнив это, Максим улыбнулся, но тут же сердце сжала грусть: теперь пианистка Виолетта, жена трезвого Прабабкина, не поедет больше с отцом в лес, не будет жарить сало...Вместе с грустью пришло еще что-то тревожное, как бы ощущение своей вины. Перед кем? За что? Не сразу догадался. Ах, Вера Шугачева! Он вдруг понял, что ничем ей не поможет, напрасно взялся, переоценил свои возможности. Более того, только теперь, глядя на дочь и ее жениха, отчетливо увидел, что разговор с Вадимом был не нужен и даже неуместен, что он ушел после того разговора побежденным и, пожалуй, не только не помог девушке, а скорей всего напортил. Хорошо, что он не отправился сегодня к Кулагину-старшему. Смешно в наше время сватать и женить таким способом. Могло случиться, что разговор с плановиком не лучшим образом отразился бы здесь, на этой неожиданной встрече с двойником Кулагина-младшего.Не понравилось, как он ест — словно нехотя, манерно. Не пьет, не ест...— Кто же ты, Корней Прабабкин?Жених поперхнулся куском заливного языка.— Как кто? — насторожилась Вета.— Чем занимаешься?— А-а, — с облегчением вздохнула дочка.— Я работаю... инструктором ДОСААФ.— По стрельбе. Если б ты видел, как Карик стреляет. Лепит в «десятку». Это у него от матери, она снайпером была на войне...