Криницы, часть 3

«Фу-ты! Не хватало забот! — грубо подумал он, чтоб заглушить прилив неожиданной нежности. — Ведь она же любит другого. — Но тут же спросил себя: —А любит ли?» И посмотрел на Сергея, который, ничего не подозревая, возился у машины. Потом перевел взгляд на Наталью Петровну и, заметив, с каким вниманием и лаской следит она за работой Сергея, язвительно посмеялся над собой, над своими мыслями: «Нет, брат, в любви тебе ещё ни разу не везло». Он отошел, сел с газетой в другом углу на барьерчике и сидел там, изредка перекидываясь словцом с механиками.Примерно через час Наталья Петровна решительно объявила:— Ну вот что, друзья мои, существует закон об охране труда. Это вам известно? Как врач запрещаю ночную работу! Довольно!На обратном пути они как бы поменялись ролями: весело острил, сыпал шутками Сергей, Лемяшевич шел молча.

  

  Рая раскрыла учебник истории и между страницами, которые надо было перечитать к завтрашнему уроку, нашла письмо. Она сразу по почерку узнала — от него. У нее тревожно и как-то радостно екнуло сердце — первое письмо, полученное ею в жизни. А кого не волновало первое письмо, даже если оно от человека, не близкого сердцу или совсем незнакомого! С первым письмом как бы появляется ощущение зрелости и сознание ответственности за свое будущее и вместе беспокойная мысль, что не за горами тот день, когда придет человек, с которым ты свяжешь свою судьбу.Возможно, Рая и не почувствовала всего этого. Даже наверное не почувствовала. Но письмо польстило ее девичьему самолюбию, ее гордости. Когда несколько дней назад Алёша встретил ее на улице и, схватив за руку, силой остановил, чтоб поговорить, она, возмущенная, вырвалась и убежала. Рая опасливо оглянулась, хотя и была в комнате одна — мать на работе, а Виктор Павлович отдыхает после обеда в своей комнатушке, — и стала читать.«Рая! Я люблю тебя. Я тебя так люблю, что не стыжусь сказать об этом тебе, всему классу, всей деревне, если, хочешь. Я уже не маленький, да и ты тоже… — дальше что-то старательно зачеркнуто, — и мне нечего стыдиться. Да, настоящую любовь люди всегда поймут и никогда не станут смеяться над ней; смеяться могут только дураки или мерзавцы. Я очень люблю тебя, Рая. Если б ты знала, как я тебя люблю, ты никогда не стала бы относиться ко мне так, как относишься сейчас. Я ведь знаю: ты хорошая, у тебя доброе сердце, мы же дружили с детства. А ты разве забыла, как мы встречались с тобой в девятом классе, как мы прятались от всех, боялись, чтоб нас не увидели учителя, какая ты была ласковая и добрая? Я этого никогда не забуду! Так почему же ты так переменилась? Почему? — Опять вычеркнуто целых три строчки. — Ты как-то сказала мне, что я глупый. Может быть, я глупый. Но я люблю тебя, и я хочу, чтоб ты сказала мне откровенно, по-комсомольски, все, что ты думаешь и почему ты теперь не такая, как раньше. Я жду твоего ответа. ». Письмо разочаровало Раю. Она ждала чего-то особенного, каких-то необыкновенных слов, красивых, возвышенных, как в тех романах, которые она любила читать. А тут — семь раз повторил «я тебя люблю» и больше, в сущности, ничего не сказал. «И кто ж начинает письмо с того, что надо сказать в конце? Да и вообще — какие обыденные слова! Фу! Смешно! Письма написать не умеет», — поморщилась Рая. Она не представляла себе, как трудно было Алеше написать эти простые слова, начать с них свое откровенное признание. Она не знала, что он писал ей письма на двадцати страницах, в которых было без числа самых красивых слов, были даже стихи, чужие, настоящие, и свои, не очень складные, но — от сердца. Все эти письма он уничтожал. Потом написал, как ему показалось, мужественное, без девичьей слезливости и сентиментальности, без детской наивности, это короткое письмо. Он перечитал его только один раз и вычеркнул то, что нужно было вычеркнуть. Знал, что, если начнет переписывать, сожжет и это. Он проносил письмо неделю в кармане, измял, пока не представился случай подложить его к ней в учебник.