На втором этаже две комнатки: мой кабинет с письменным столом, книжной полкой, диваном и наша с Валей спальня. Наша? По названию. Еще маленькая Света вытеснила меня на диванчик. Потом ее место занял внук, которого бабушка никому не доверяла и так приучила, что до школы парень не мог без бабушки ни спать, ни есть. Теперь, после паузы в несколько лет, место внука заняла внучка. С существенной разницей. За внука я упрекал Валю: не отучай ребенка от родителей! А без Михалины не могу. Когда живем на городской квартире, не вижу два-три дня и... утомленный лекциями, в дождь, в холод еду в далекий микрорайон, чтобы отвести душу. К собственным детям так не тянуло.Уложить маленькую непоседу — непростое дело. Тысяча выдумок — только бы не спать. Удивляюсь терпенью жены. Сначала Валя дает ей вволю нагуляться. Потом я целуюсь с малышкой. Не всегда она сразу соглашается на это.— Давай поцелуемся.— Неть.Но потом превратила ежевечерний ритуал в забаву, в игру. Целую я ее. Целует она меня. Трогательно обнимает руками за шею. Повисает. Поноси.Ну, все! Спать! Какое там спать!— Дедушка!— Ау. Что, Михалка?Валя упрекает:— Если бы ты не отзывался, она затихла бы.Но у меня не хватает выдержки, чтобы не отозваться на ее зов.— А ножку.Целую ножку.— Другую.Целую другую.— А лобик?Потом она десять раз приходит в кабинет — и все начинается сначала. Так было и в тот вечер.— Закройся и не пускай эту хитрушку. А ты лежи и не пикни! А то пойдешь к маме. Она — не дед, чикаться с тобой не будет.Несколько минут стояла тишина.Успокоенный — странно, ребенок успокоил тревогу за судьбу мира! — я вернулся к своим далеким воспоминаниям, к грустным страницам, за которые не брался уже целую неделю.На свет настольной лампы летели мотыльки. Я закрыл двери на балкон, хотя в кабинете душно — нагрело за день. Но не от мотыльков я закрылся. От музыки где-то у моря. Раньше она раздражала меня, сегодня испугала — после «шутки» президента и Марининых слов.На мансарде — тишина. Заснули и бабушка, и внучка?Нет. Деликатненькими маленькими пальчиками стук в дверь. Без слов. Неужели бабушка спит? На цыпочках подошел к двери. Спросил шепотом:— Кто там? — Я.— Кто ты?— Я. Твоя Ваентина Петовна.Нельзя не засмеяться от подобной хитрости; слышу, как приглушенно смеется жена.— Ну, если ты Валентина Петровна, я не могу не открыть.Открыл — Михалина в ночной рубашонке до пят тоже заходится от смеха: перехитрила деда!— Дай ушко, я что-то скажу.Взял ее на руки, и девочка зашептала влюбленно, искренне:— Деду, хочешь, я на тебе женюсь? Как тут не засмеяться?— Чем она тебя рассмешила?— Наша тайна.— Тайна! Тайна! — Михалина руками закрыла мне рот.Я написал в ту ночь про смерть Лиды. Без особых эмоций, сдержанно, серьезно, как писал свои исторические монографии. Эмоции появились, когда перечитывал написанное. Глаза наполнились слезами. Возникло странное мучительное ощущение: жутко разорвало живот не девушке, которую я когда-то любил... хотел полюбить — не успел... а кому-то из близких мне женщин...Я весь сжался, закрыл глаза руками — может, исчезнет страшное видение.Не услышал, когда подошла Валя. Может, она давно стоит за спиной?— Плачешь над судьбой своих девиц?— Не нужно, Валя.Я знал, что жена читает все написанное мной, каждую порцию, созданную за вечер или бессонную ночь. Мне это не нравилось: мои научные труды так ее не интересовали. Прятаться было бы оскорбительно. Но такое, из-за спины, подглядывание мешало высказываться с той искренностью, о какой я поклялся самому себе.