Зенит, часть 2

Но после поездки Семен еще больше замкнулся и написал уже два рапорта с просьбой послать его на передовую. Тужников настроился было дать согласие, но посоветовался со мной — редкий случай! — и я попросил не отпускать Тамилу: «Немного осталось старых командиров». Действительно, разве сравнишь старшину Тамилу с испеченным за полгода безусым лейтенантом, таким, например, как Унярха?Семен не знал о моем разговоре с заместителем командира по политчасти. О наказе Тужникова я, естественно, ему не сказал, — а наказ хороший: «Расшевели ты своего земляка». Легко сказать: расшевели. Ты ему — целую исповедь душевную, а он в ответ едва слово буркнет.Семен предложил за завтраком:— Пойдем со мной поищем место для НП. Посмотрим карельский лес. Не хочу отрывать связиста — хватает у них работы. Одного меня Муравьев не отпускает.Не очень-то деликатное приглашение — точно сожалеет, что не может пойти один. Ясно, сожалеет. Семен охотно пошел бы один — подальше от штабной суеты. Я обрадовался приглашению, пусть и не совсем искреннему. НП «выбрасывали» километров за двадцать. Пройти по ягодному лесу, шире глянуть на лесной и озерный край — сильное искушение. К тому же и настроение у меня было под стать Семенову, во всяком случае, не особенно тянуло проводить политбеседы. Та же Ванда вчера разбередила свежую рану.Пришла СОН. Техники монтировали ее. Командир станции старшина Жмур с еще неполным своим расчетом помогала им. Нет, не помогала — скорее, командовала, как показалось мне, когда я понаблюдал за их работой. Ванда просто восхитила меня такой способностью. Командированный из корпуса инженер, старший лейтенант, человек, видно, умелый — не одну станцию смонтировал, — охотно подчинялся Ванде. Покорили техников ее знания. А она таки действительно разбиралась в схеме, а главное — читала английский объяснительный текст, более подробный, чем русский перевод, кстати неумелый: отдельные предложения, переведенные дословно, теряли смысл.Ванда и этим воспользовалась — с английским акцентом прочитывала бессмыслицу. Техники смеялись. Я сказал ей вроде комплимента:— Здорово ты научилась командовать.— Да уж не так, как ты командовал в сорок втором. Нашел кому руки связывать, — тихо, между нами, а потом всем: — А я, дорогой мой комсорг, ничего так не люблю, как командовать мужчинами. Хлебом меня не корми, а дай покомандовать вашим братом.— Ванда! Ты с командиром корпуса не на «ты»? — спросил один из техников. С ними, выходит, за два дня она запанибрата.— Нет. Старенький. А старых я уважаю и... жалею.— Услышал бы наш генерал! — хохотал техник, сидевший на крыше станции — монтировал антенну.Командиру корпуса ПВО было лет сорок, не больше.— Откусят тебе язык, — прошептал я Ванде, а она, чертовка, снова громко:— Мальчики! Комсорг считает меня дурочкой, способной так просто сунуть язык в его кусачки.И та же Ванда, провожая меня от установки, сказала серьезно:— Прости, Павел.— За что?— За мою болтовню при встрече. Я не знала, что у тебя горе.Горький комок подкатился к горлу; кажется, ни одно соболезнование даже в день похорон Лиды не тронуло так, как ее.— Она была твоей женой?— Что ты! — Я испугался: бросит пятно на покойницу.— Ты любил ее?— Любил.— Прости.Ах, как разбередила душу! Целую ночь не мог уснуть. Даже Колбенко услышал мою бессонницу, укорил:— Ты что там молишься, дьячок?