Кроме того, услышал всхлипы, не Ванды — Кати. Стало стыдно. «А на нее за что цыкнул? Ее благодарить нужно».Пошли тяжелым ходом, меся снег. Ванда упорно молчала. Я понимал, что превысил власть: связывать руки не было необходимости.И я ожидал, что в обиде гордая полька вывернет на меня не одну бочку архангельской портовой брани. Молчала. Странно молчала. Такая болтушка! В первые дни, пока немного не обучили, ни одному командиру не давала слова сказать. Значит, чувствует вину. Понимает, что не с фанфарами должны ее встречать с «английского бала». Неглупая же девушка. Однако не удержалась от искушения. Вот психологическая загадка, которую мне, командиру, комсомольскому организатору, следовало бы разгадать.Сопка немного прикрыла нас от северного ветра. Но протоптанную тропинку занесло снегом. Хорошо, что еще в начале зимы отметили ее колышками, а на крутых спусках канатами, за них можно удержаться. А то неизвестно, куда бы зашли. Остановились отдохнуть. Повернулись от ветра. Смахнули с лиц снег. А у Ванды волосы выбились из-под шапки, и налетевший в них снег свисал козырьком на глаза, на нос.Василь и перед тем несколько раз выругался и тут — снова, но не зло уже, скорее удивленно.Катя сказала:«Товарищ командир, объясните ему, что так некрасиво».«Пырх!»«Пырх — и нет пана?» — вдруг засмеялась Ванда.Вот чертовка! Выходит, с нее как с гуся вода.Хотелось увидеть ее плач, а она — смеется.«Что так долго?» — спросил я у Кати.«А меня угощали кофе. С ликером, с пирожными. И потом я потанцевала...»«И ты?!»Пырх снова не выдержал, но его крепкие слова на этот раз скорее от зависти за кофе, за ликер.«А как вы думали? Не могла же я подхватить ее на руки и вынести: Ванда не дитя малое. Вы не думайте, что мы там одни танцевали. Там еще девушки были. Две врачихи. Две переводчицы... Буфетчица. Живут они там — будто и войны нет». Катя грустно вздохнула.«Их тоже подстерегала смерть. От Англии до Мурманска...»«Ты умеешь сочувствовать, солдафон?» — спросила Ванда с язвительной насмешкой.Я не ответил.А Катя... славная Катя, она и потом была нашей голубкой — всех мирила — тут же погасила и Вандиного «солдафона», и мой возможный взрыв — снова приступила к рассказу:«А знаете, американцы не умеют танцевать. Англичане — так себе. Но француз там был из торговых моряков... Ну, мастер! Как я вальсировала с ним!»Василь не выдержал снова. Да и я рассердился: и эта, чуть ли не лучшая комсомолка, радуется танцу с французом?! Как же их нужно перевоспитывать!«Ну, нечего облизываться. И на батарее язык не распускайте! Ничего не было! Поняла? Никаких танцев. Никаких ликеров! Вперед! Марш!»«Развяжите ей руки, командир, — попросила Катя. — Поскользнется — разобьет лицо. Вам это надо?»Мне не надо. И я развязал Ванде руки. Вспомнил, что она без рукавиц — может обморозиться, будет еще одно ЧП, уже по моей вине.Ванда похукала на пальцы и вдруг громко и весело спросила:«А что, командир, если я отвешу тебе оплеуху?»Скажу честно, я испугался: такая сумасшедшая все может.«Пойдешь под трибунал».«Серьезно?»«Как пить дать», — подтвердил Пырх.«В трибунал не хочу. Но считай, оплеуха за мной. Окончится война — получишь».«Вот колтун на твою голову, земляк, — засмеялся Василь. — Но после войны и я подставлю свою морду. Бей. А я буду целовать пани ручки. А теперь ты козыряй нам. На, надень мои рукавицы».«О-о! Пан такой жечный?» — удивилась Ванда.