Расследования и догадки Шиковича, неожиданная встреча с Зосей только разожгли его интерес к делу доктора Савича — он почувствовал себя виноватым в том, что ничего не предпринял до еих пор. Теперь ему хотелось всячески помочь Кириллу. Тот, нетерпеливый, горячий в работе, добивался, встречи с Зосей. Ярош щадил больное сердце пациентки и оберегал ее от тяжелых воспоминаний. Поэтому и сейчас ему нелегко было подойти к разговору об ее отце.Зося сказала:— От меня только что ушла Маша. Мы долго разговаривали.— Я рад, что вы подружились.— Она хорошая. Сперва мне показалось, что она разыгрывает роль… А в жизни нельзя играть! Когда-то еще в школе, мне хотелось стать актрисой. И я играла. Дома, на улице, в гостях — всюду… Смешно и наивно.— Почему смешно? В юности все романтики. Вот мои дети. Витя, Тарас…— Где он был тогда, Тарас?— Его спрятали добрые люди. Соседи.— Я искала его.— Знаю. Мне говорила тетка Люба.— Она не доверила мне.— Не обижайтесь на нее. Она была золотой человек и отличный конспиратор.— Она погибла?— Нет, умерла в прошлом году.Зося помолчала, как бы желая почтить память человека, с которым судьба свела ее на короткий миг.— Как я хотела найти этого мальчика! Я не просто помнила вашу просьбу. Для меня это было первое боевое задание подпольщиков. И я должна была как можно скорее выполнить его. Но отец… Вы знаете, как он оберегал меня. Я пошла к тетке Любе тайком от него. Произнесла пароль. Все, как вы говорили. Она ответила не совсем так, однако в дом впустила. Я сказала, что вы просили узнать, не известно ли ей что-нибудь о сыне Павла Гончарова. Она ответила как-то непонятно: «Передайте Вите, что дядька Рыгор приглашает на обручение Веты. В субботу под вечер». Я объяснила, что передать ничего не могу, потому что вас переправили в лес. «К кому?» — спросила тетка Люба. Я не знала, к кому. Тогда, очевидно, у нее возникли подозрения. Когда я повторила свой вопрос относительно Тараса, она заявила, что ей ничего не известно. Меня обидело, что она так равнодушно относится и к судьбе ребенка, и вообще… Хоть бы спросила, кто я и что я. Правда, вела я себя глупо. Тетка Люба все-таки захотела узнать мое имя. Я назвалась Ольгой. Почему Ольга и зачем мне было чужое имя — сама не понимаю. Видимо, разыгрывала роль подпольщицы.На следующий день я пошла на Каштановую, где жил Павел. Там тоже начудила. Знаете, что выкинула? Будто бы я сестра Павловой жены, разыскиваю их. Люди, которые поселились в том доме, растерянно пожимали плечами: они тут недавно и никого не знают. Заплаканная, я показывала письмо, которое сама же написала. «Они жили здесь, вот адрес. Что ж мне делать? Я приехала издалека, из Харькова». Ходила по соседям. Одни делали вид, что им ничего не известно. Другие не скрывали своего недоверия. Но потом две старые женщины, должно быть, поверили мне и рассказали всю правду.«А мальчик? Где мальчик? Тарасик». — «Говорят люди — в немецком детском доме», — ответили старухи. В тот же вечер я спросила отца, есть ли детские дома в городе. «Зачем тебе?» Я рассказала ему о вашей просьбе и как искала малыша. Отца это испугало. Он сердито сказал, что я погублю и себя и его своими неразумными поступками. Тогда я заявила, что больше не буду стеречь дом и жарить Гроту крольчатину. «Надо жить и бороться, как он», — кивнула я вверх, имея в виду вас, Антон Кузьмич. «Он солдат, — сказал отец, — а мы с тобой штатские люди; я старый врач, ты девочка, ребенок». Тогда я выложила ему все, что услышала от вас! Отец вынужден был сдаться. Только попросил, чтоб я сама ничего неделала, обо всем разузнает он. Через неделю, вероятно, точно не помню, отец сказал, что можно, если я хочу, съездить в детский дом в Высокой Буде, это километрах в пятнадцати от города.