Сердце на ладони, часть 2

Он задрал голову и крикнул:— Эй, ты! Ворона!Но Нина была так сосредоточенна, что не слышала. Острое личико с длинным носиком (за что Славик и окрестил ее дятлом) еще больше заострилось и вытянулось. Славик обернулся, чтобы позвать Тараса. Гордость не позволяла ему, когда приходилось туго, обращаться за помощью ни к кому, кроме Тараса и Кости. Но в этот момент появился Иван Ходас. Славик выругался про себя: опять Ходас. Всегда этот Иван оказывается рядом, когда он, Славик, попадает в неловкое или трудное положение. Точно следит за ним.Ходас чуть приметным жестом левой руки показал Нине, в какую сторону отвести станину. Повел ее на себя, скользнул глазом по срезу боковой плиты, словно прицелился, и, дав команду крановщице отъезжать, легко поставил станину на место — паз в паз, щелочка в щелочку.Когда кран с грохотом отъехал, Ходас, оглядывая основу будущего мощного станка, спросил как бы между прочим:— Ты работать сюда пришел или в игрушки играть?— А что? — моментально ощетинился Славик.— А то, что в цехе работают. А кривляться можешь в парке.— Если я не сумел поставить эту штуковину, значит, я кривляюсь? Хорошенькая помощь!Глаза Ивана, обычно голубые, как два лесных озерца в ясный день, потемнели, будто на них упала тень грозовой тучи. Славик уже и раньше заметил необычайную изменчивость его глаз.— Кривлялся под краном. Вытанцовывал перед станиной, как дурак перед покойником.— Благодарю, маэстро. Вот это совсем по-ком… — Славик проглотил конец слова, потому что Иван схватил его за нагрудник комбинезона и гневно прошептал:— Ты-ы! Не бросайся этим словом где попало! Для меня оно святое. Понял? Трепло! — и, разжав пальцы, сказал обычным голосом: — Закрепишь основные болты. Привинтишь кронштейны. — И глаза его снова стали голубыми.Оставшись у станка один с тяжелым ключом в руках, Славик вдруг почувствовал себя униженным и уязвленным. Руки дрожали — ключ срывался с гайки, ему хотелось плакать. И работа показалась ненавистной, принижающей его человеческое достоинство. Какая насмешка судьбы! Столько возвышенных мечтаний, и вдруг — завинчивай гайки. Захотелось послать все к черту, уйти с завода и никогда больше не возвращаться. Пропало самолюбивое желание доказать, что он не хуже других в бригаде, желание, с которым неделю назад он пришел на завод. И любопытно ему было, и в тоже время убеждал себя: что в них особенного? Притворщики, изображают высокую сознательность, И даже радовался, если в бригаде что-нибудь не ладилось.В первый день к нему подошел старый рабочий. Славик сразу отметил его худобу и падумал: «Не больно сытно, видать живётся.Рабочий спросил, кивнув в ту сторону, где ребята собирали станок:— В бригаде работаешь?— Ага.— Учеником?— Хотел инженером — не берут,— Как пролез? По блату?— Куда?— В бригаду.«А-а, значит, и в эту бригаду можно по блату попасть», — почти обрадовался Славик и ответил:— По блату. Я свояк Гончарова,— Ясно. Свояк свояка…— Вот-вот.Славику хотелось, чтоб рабочий начал хаять бригаду и даже Тараса, хотя в душе ценил его дружескую поддержку. Но рабочий сказал другое:— Гончаров человек правильный, но чудак. Лучший сборщик. Пятый разряд. Работай, выгоняй монету. Так нет, ему охота учить таких сосунков, как ты. Пускай в ФЗУ идут. А он — в бригаду. Не было на сборке бригад, они все переиначили. Дают сто пятьдесят процентов. Но что он с этого имеет, Гончаров? Вот чего я не могу понять. У него пятый разряд, у Кости второй, а прогрессивку делят поровну. Чудак!