Редактор — добрая душа — поморщился и попросил:— Алексей Григорьевич! Давай говорить спокойно.Тукало осекся. Шикович смотрел на него и будто не узнавал старого друга, с которым съел не один пуд соли. Сказал с глубоко затаенной иронией:— Значит, ты, Алеша, решил поучить меня, как воспитывать детей? Давай, давай…Это был намек на то, что Тукало несколько лет назад бросил первую жену с ребенком. Он понял.— Я не собираюсь тебя учить, — сказал Тукало, сдерживаясь, — но с меня довольно. Я не стану держать у себя хулиганов.Ах, вот оно что! Теперь все ясно. Тукало не решался сообщить, что увольняет Славика, потому так нервничал.Шиковичу вдруг стало жаль сына: нельзя наказывать дважды за одну и ту же провинность.— Страхуешься? — спросил спокойно и язвительно.— Мне нечего страховаться!— Легче всего выкинуть человека из коллектива, — вздохнул Живицкий. — Никогда не спеши…— А что ему до человека!..— Пускай о таком человеке подумает в первую очередь отец!.. А если отец оправдывает… Если отец показывает пример… А сам ходит просить за сына… подыскивает ему теплое местечко…«Ах, вот оно что! И это — Алеша Тукало, которого он считал другом!»Холодная ярость охватила Кирилла. Но он сдержался, только грустно покачал головой.— Столько лет я с тобой знаком и не знал, что ты такая дрянь.Тукало взвился:— Слышите?.. Станислав Иванович!— Как вам не стыдно, товарищи, — укорил редактор.— Теперь я понимаю, кого надо было выкинуть, и не за дверь, за окно. Разреши, Станислав Иванович? — И Кирилл стал обходить длинный стол. Тукало поспешно отступил в глубь комнаты.Шиковичу стало смешно. Он хмыкнул и направился к выходу. Когда дверь за ним закрылась, Тукало вынул платок и вытер вспотевшие руки и лоб.Ярош занялся переоборудованием операционной — оснащением ее новейшей аппаратурой. Реконструкции Яроша уже не однажды приводили в ужас отдел охраны здоровья. Но неумолимые стражи финансов не могли устоять перед его хирургическим авторитетом. Патриоты города, они гордились славой хирургического отделения больницы, считавшегося лучшим в республике. Операционная привела в восторг делегацию чешских врачей, которых нелегко удивить медицинской техникой. А Ярош всё-таки был недоволен: есть аппаратура и получше. Переоборудование он планировал давно. Многие из необходимых аппаратов были добыты загодя. Но установку их он оттягивал: во-первых, кое-чего не хватало, во-вторых, надеялся, что под конец года главный врач и горздрав будут щедрее.И вдруг неожиданно для всех начал переоборудование сейчас. Сам работал с монтерами и монтажниками вечерами. Платил им премиальные из собственного кармана. За это чудачество ему уже как-то влетело на партбюро. А к тому, что он часто работает вместе с монтерами, со столярами, с паркетчиками, в клинике привыкли. Добрые души говорили, что Ярошу просто некуда девать силу и энергию, злые — что он таким образом завоевывает себе популярность.Если б ему сказали, что все это делается так срочно ради одной больной, он, наверное, возразил бы, может быть, даже возмутился. Нет, аппаратура модернизируется для всех. Но было бы неверно отрицать, что это входит в подготовку к операции Зоси Савич. Он сделал сотни разных операций, немало уже и на сердце. Но, кажется, ни к одной не готовился с таким тщанием и ответственностью. Как к самому серьезному экзамену. Тут все должно быть взвешено и учтено. Никаких случайностей. Его оправдают, что бы ни случилось. Но сам он не простит себе, если эта измученная женщина окончит жизнь на операционном столе. Как-то ночью он весь похолодел от этой мысли. Приходило в голову: может быть, пригласить кого-нибудь из коллег, московских или киевских хирургов? К нему приедут. Хирург редко берется оперировать близкого человека. Близкого… А эту девушку он знал ровно восемь суток. И может только догадываться, как она прожила последние восемнадцать лет. И все-таки она была близким человеком.