— Заходите, товарищи, — пригласила Лариса Петровна.Шикович двинулся первым.Поздоровался с членами бюро. Все люди знакомые, с которыми приходится встречаться чуть не ежедневно, которые проявляют интерес к его работе неизменным вопросом: «Чем новеньким порадуешь нас?»Теперь на его «добрый день» ответил один Тарасов. Гукан погрузился в бумаги и даже не поднял головы. Зато секретарь горкома комсомола Василь Грибок таращил слегка выпуклые бесцветные глаза с нахальным любопытством: так смотрят в суде на преступника.Шиковича передернуло от этой бесцеремонности.«Что уставился как баран на новые ворота?»Секретарь по пропаганде Тужиков тоже разглядывал Шиковича сквозь большие, в роговой оправе очки, но совсем иначе, необидно. На приветствие он ответил кивком головы, грустно усмехнулся и теперь, казалось, хотел не то подсказать что-то, не то догадаться загодя, что он, Шикович, будет говорить. Тужикову было неприятно, что большинство тех, кого сегодня слушают по такому необычному вопросу, работники идеологического фронта, его помощники. Зла на них секретарь не имел. Бывший директор школы, он, может быть, лучше, чем кто- либо другой, знал, какая это сложная вещь — воспитание детей.Директора машиностроительного завода Лукашенко даже из ряда вон выходящие персональные дела мало интересовали, если они не имели отношения к выпуску станков. Лукашенко сам был конструктор и изобретатель и на всех таких заседаниях занимался тем что обдумывал детали новых конструкций, заносил в большую записную книжку схемы и формулы. Он оторвался от своих записей только потому, что среди вошедших был инженер его завода. Директор укоризненно покачал головой. Пока рассаживались, Гамбицкий подошел к Гукану и стал ему шептать что-то на ухо.Тарасов подождал, когда они кончат шептаться. Не дождался. Сказал:— Садитесь, товарищ Гамбицкий. Архитектурные дела обсудите потом, — и обвел взглядом светлых глаз всех: и членов бюро и «подсудимых». — С кого начнем, уважаемые родители?— Все равно с кого. Но я так полагаю, что писателю нашему надлежало бы больше, чем кому-нибудь, задуматься над этими вопросами, — сказал Гукан, опять-таки даже не посмотрев в сторону Шиковича.— Ну что ж… Расскажите, товарищ Шико-вич, как вы воспитываете своих детей.Кирилл поднялся и… вдруг обнаружил, что не знает, о чем говорить. Ему следовало, покуда сидел в приемной, подготовиться. А он думал не о сыне, не о предстоящем заседании, а все время об операции.И теперь опять глядел на Тарасова, а видел сердце на ладони. На большой, чуткой, ласковой ладони Яроша. Ему захотелось рассказать об этом членам бюро — о Яроше, Зосе, о человеческом сердце, которое можно починить… Но подумал, что не сумеет сейчас установить логическую связь между всем этим и тем, что происходит здесь, и его, конечно, не поймут, решат, чего доброго, что он нарочно отвлекается, уходит от ответа.Шикович достал платок и вытер лоб, шею. Теперь уже все присутствующие смотрели на него: одни с любопытством, другие с сочувствием, третьи с тревогой. Он обернулся к Гукану:— Да, Семен Парфенович, я много думал об этих вещах. Очень много. Не только как отец, но и как член партии, гражданин. Не снимая с себя ответственности за поведение моего сына, я хочу разобраться… проникнуть в суть… с вашей помощью, товарищи, почему среди нашей хорошей в целом молодежи попадаются вот такие…