— Лена… Ей тринадцать лет…— Мы не умеем вести счёт деньгам. Что делают наши экономисты? Я не понимаю, зачем ремонтировать хлам, который мы чиним. Мы больше затрачиваем…— Доказывайте. Вы — хозяева.— У нас на бумаге права большие, а на деле — план, и никаких разговоров.— Вот-вот… То же, что с планированием посевов…— Тебя пугает слово «отчим». Да разве же Сергей такой человек?— Гости дорогие, давайте ещё по маленькой! Слышите, что делается на дворе? Под этот свист только и выпить. Наливай, Сергей!— Да, злится зима.— Пускай, больше снега — больше хлеба. А какая ещё забота у хлебороба?— Только с ним… — дальше Лемяшевич не расслышал, — я не потому что… его сестра…— Боже мой! Я уважаю его, но…— А ты снегозадержание организовал? А то последний сметет с поля.— Ого! Снегозадержание у нас в этом году как никогда! Налей там женщинам, Кириллович!Лемяшевич налил женщинам густой вишневой настойки, но они даже не взглянули на него.— Нет, не знала ты его, настоящего женского счастья. — Дарья Степановна, увлекшись, сказала это в голос.Наталья Петровна сжала Дашину руку, оглянулась, и взгляд её встретился с его взглядом.Одно мгновение они смотрели друг другу в глаза. Но как смотрели! Говорят, любовь и ненависть всегда рядом. И вот во взгляде Лемяшевича отразились оба эти чувства во всей их понятной для нее глубине. Она ужаснулась. Выпустила руку подруги, прижала ладонь к груди и, опустив глаза, тяжело вздохнула.— Так что ж, за урожай этого года? — предложил Во-лотович.— Выпьем за урожай, Наташа! — сказала Дарья Степановна, поднимая свою рюмку.— Будет урожай, Павел Иванович! Будет! Я полвека землю пашу и знаю, когда он будет, а когда нет! — говорил, слегка захмелев, Степан Явменович.— По зиме?— Не по зиме — по людям. Как люди работают!— Правильно, отец! Хорошо сказано!..— Хочешь, я поговорю с Леной?— Нет, нет…Улита Антоновна, которая без конца подносила закуски и присаживалась на минутку то возле одного, то возле другого гостя, видно догадалась, о чём шепчутся старшая дочка с докторшей. Подошла, села рядом с Натальей Петровной, сказала бесхитростно:— Наташенька, не мучай ты его и себя. Сохнет он по тебе, света не видит.Лемяшевич хмыкнул и неуместно и довольно бестактно пошутил:— Не мучайте людей, доктор.Женщины удивленно посмотрели на него, но каждая удивилась по-своему, потому что поняли они его разно.Лемяшевич вышел на кухню — просто так, вернулся и сел рядом с Сергеем.Часов в одиннадцать, когда уже пели песни и танцевали, Наталью Петровну вызвали к больному.Человек, с головы до ног облепленный снегом, с кнутом в руках, стоял на кухне. Она выслушала его, вернулась и, стоя в дверях, сказала, виновато улыбаясь, как бы прося прощения!— Позвольте поблагодарить вас, дорогие хозяева. — Куда? — спросила Дарья Степановна.— В Тополь.Тополь — самый дальний поселок сельсовета, километрах в семи от Криниц.— Ой-ой! Серьезное что-нибудь?— Ребенок.— Убедительно, — сказал Журавский. — Машина не пройдет?— Где там! — отозвался из кухни приехавший. — К нам и до этой метели машины не ходили! А теперь — не знаю, как и на лошади доберемся.Все с молчаливым сочувствием смотрели на Наталью Петровну. А она в душе была рада, что вырвется отсюда: упорное сватанье Даши разволновало её. Кроме того, она все время боялась, что, подвыпив, вдруг начнут обсуждать все это вслух, втянут Сергея, заставят её дать ответ.