— Отлично работал, — сказал Малашенко.— Да, пока не было ученых воспитателей, — грубо пошутил Бородка. — А мы ставим задачу, чтобы у нас молодежь после школы оставалась в колхозах, в МТС. Не так для этого надо воспитывать, товарищ Лемяшевич! Поменьше «педагогических» опытов и побольше практической работы! Воспитание молодежи в духе коммунизма — трудная, но важная и почетная наша обязанность. Мы не можем забывать об этом ни на минуту! Теперь Лемяшевич, должно быть, чтоб выгородить себя, начал войну против беспартийного завуча, обвиняя его во всех смертных грехах. Районо надо очень серьёзно разобраться в этом деле…«Кто информировал Бородку? — в продолжение этой речи думал Лемяшевич. — Заведующий районо Зыль не мог так это подать. Приходченко? Тоже маловероятно… Сам Орешкин нажаловался, — рассеялись его сомнения, когда он услышал последние слова секретаря. — Несомненно он…»Лемяшевичу было странно и непонятно, почему Бородка, такой умный человек, в ответственном докладе выдает за истину то, что рассказал ему один только обиженный. «Опять без проверки, не поговорив с людьми… Где же его объективность? Если он и других так критиковал — солоно ему придется!»Тем временем Бородка на подъеме с пафосом закончил свой доклад. Он, конечно, ждал грома аплодисментов, как всегда, потому и задержался возле трибуны, не послышались отдельные нерешительные Хлопки — в насмешку, что ли? — захлопало несколько человек в одном, потом в другом углу. Бородку это потрясло. Он не понимал, что случилось, так как твердо был убежден, что доклад у него идейный и боевой. В чем же ошибка? Он вдруг почувствовал усталость и, оставив папку с докладом на трибуне, быстро сел.— Есть предложение вопросы задавать в письменной форме, — сказал Птушкин. — А сейчас объявляется…— У меня устный вопрос! — раздался вдруг громкий голос в зале.Поднялся высокий молодой человек в синем костюме. Его мало кто знал; не знали ни Лемяшевич, ни Полоз, ни соседи в их ряду; потом выяснилось, что это новый механик Заречной МТС Ковалёв, работавший раньше механиком в обкомовском гараже.— У меня вопрос. За что товарищ Бородка получил выговор на бюро обкома?Спросил и спокойно сел. Зал сразу притих, те, что собирались выходить, застыли на месте.Растерявшийся Птушкин повернулся к Малашенко, но секретарь обкома не смотрел на него, а внимательно вглядывался в зал, в лица делегатов. Тогда Птушкин резко спросил:— А какое это имеет отношение к докладу?— Разве это тайна… от конференции? — спросил в свою очередь Ковалев.Чувствуя неловкость положения и неспособность Птушкина замять этот вопрос, Бородка вмешался сам:— Я отвечу товарищу… — он не помнил его фамилии, — когда буду отвечать на все остальные вопросы…А в комнате для президиума, куда они вышли во время перерыва, Бородка сказал Малашенко:— Это провокация Лемяшевича! Он просто распоясался после бюро. Нельзя при таких людях разносить секретаря райкома.Волотович, услышав эти слова, возмутился: — Тебе всюду чудится провокация. Они до сегодняшнего дня друг друга в глаза не видели.— До сегодняшнего!.. Такие быстро спеваются. Малашенко, помешивая ложечкой чай, заметил:— В партии дисциплина одна для всех и тайн от коммунистов нет.— Ты сам напросился на такой вопрос. Все помнят эту историю: газета опровержение напечатала, — сказал Волотович. — Твою критику восприняли как месть! Иначе её оценить и нельзя!