Тимох Панасович стоял перед окном в одной гимнастерке, не боясь простудиться, вглядывался в безоблачную лазурь весеннего неба. Он так долго и с таким почти детским восторгом смотрел вверх, что его старым глазам начало казаться, будто над парком и там дальше трепещут в воздухе, падают вниз и снова взлетают бесчисленные пушистые комочки. Он знал, что ему только чудится, но так хотелось верить, что это жаворонки, что морозов больше не будет и через какие-нибудь два-три дня тракторы могут выйти в поле. Вот если б самому услышать хоть одного! Но тут разве услышишь! Воздух вокруг дрожит и сотрясается от рева десятков моторов. Дрожит дом, весь двор взрыт гусеницами, как будто тут шли маневры танков; все перемешалось — земля, снег, лед.Ращеня добродушно проворчал:— Черти, говорил же, чтоб перед конторой не ездили. Места им мало!У директора чудесное настроение. Никогда ещё МТС не управлялась так с ремонтом — ни по срокам, ни по качеству. Сегодня приезжает комиссия, и, если всё пройдет гладко, будет, возможно, решен вопрос о первенстве по области, о переходящем знамени.Тимох Панасович потирал руки от волнения — как бы чего не случилось, бывают же неприятные неожиданности! — и от радостного чувства, что ничего случиться не может. Что греха таить, он любит славу, как и всякий человек. Кому не приятно, когда его хвалят! Последние годы его больше ругали, хотели даже снимать… Нет, Ращеня себя ещё покажет, пусть знают, что новые кадры — дело безусловно хорошее, но и старая гвардия — большая сила, дай ей только где развернуться. Вот он и развернулся!Сквозь гул моторов со двора донесся сердитый голос Сергея Костянка: главный инженер кого-то ругал. Ращеню голос этот заставил спуститься с небес на землю. Он с отеческой любовью подумал о главном инженере: «Вот кому скажи спасибо. Однако и упрямый же, черт! Как бы славно было выйти тракторам в колхозы ещё вчера. Так его же не переубедишь, на все доводы твердит: «Не для комиссии работаем». А сегодня как разошелся, когда он, Ращеня, хотел забрать часть людей, чтоб те навели порядок в помещениях и на территории.«На кой черт мне этот парад! Машины у нас чистые, а о конторе да о цветах в кабинетах раньше надо было думать. Сейчас каждый человек дорог!»Размышления Ращени прервал взволнованный, обиженный голос:— Тимох Панасович! Не могу я так!.. Я прошу… Я не мальчик… У меня голова седая. И я не позволю на себя кричать! Если ему не везет в личной жизни — я тут при чем?Это — заведующий мастерской Баранов, бывший главный механик. Ращеня неохотно оторвался от окна и сел за стол. На пороге тут же встал Сергей Костянок в рабочем комбинезоне, с замасленными руками. Неприязненно посмотрел на Баранова.— Жаловаться пришли? Послушайте, Баранов, идите и разбирайте. Трактор я не выпущу! Хватит этой негодной практики! Привыкли — только бы в поле. А потом гробили машины, срывали сев! Как вам не совестно! Ведь для себя работаем. А вы — лишь бы с рук.Ращеня знал, в чем дело. Как-то в последние дни декабря, во время аврала, для того чтобы дать в сводку выше процент, срочно отремонтировали один трактор. Костянок тогда был в отъезде, трактора он не принимал, а теперь проверил и возмутился, потребовал начать ремонт сначала. Но делать это сейчас, перед приездом комиссии, — значит зачеркнуть все свои достижения и выставить напоказ ошибки. Ращеня, не сумев уговорить главного инженера, пошел на хитрость и потихоньку распорядился трактор не разбирать, пока комиссия не уедет из МТС. Он думал, что Костянок в конце концов примирился с этим, так как всё утро разговора о тракторе не было. И вдруг — на тебе! Тимох Панасович страдальчески сморщился, как бы прося: «Смилуйтесь вы надо мной, стариком».