— Наташа!— Нет, ты скажи.— Лена уже большая. Я уверен, что мы будем с ней самыми лучшими друзьями… Раньше я и не подозревал, что так умею дружить с детьми. Это — народ, который нельзя обмануть, перед которым нельзя хитрить и от которого ничего не скроешь… Лена меня уважает, я наблюдал за ней — и вижу.— Как учителя.— Не возненавидит же она меня только за то, что я стану её отчимом. Она сумеет разобраться, что хорошо, что плохо. Ты все ещё считаешь её маленькой.— О нет! Она не маленькая. Как я была бы рада, если б вы стали друзьями!Говорят, влюбленные всегда эгоисты, в минуты встреч для них ничто не существует на свете, кроме них самих и их любви. Может быть, этот «эгоизм» и был причиной того, что они ни разу не упомянули имени Сергея, хотя разговаривали чуть не до рассвета и переговорили, казалось, обо всем, даже успели поспорить, кому куда переселяться: ей ли с Леной в школьную квартиру или ему к ним,

  У Лемяшевича не было уроков, и он пришел в учительскую после звонка. Марина Остаповна тоже не была занята на первом уроке, она сидела одна, проверяла диктант.— А я думала, что вы заболели: от вас утром выходила Груздович, — сказала она.Сказала без всякого умысла, так как даже ей не могло прийти в голову заподозрить Наталью Петровну в чем-нибудь таком, что могло дать повод для сплетен. Но Михаил Кириллович смутился от её слов, как мальчишка, и выдал себя. Многоопытная Марина Остаповна сразу всё поняла и не удержалась, чтобы не съехидничать:— Поздравляю.У неё заблестели глаза от радости, что даже эта женщина, считавшаяся чуть ли не святой, оказалась обыкновенной смертной, такой же грешницей, как и все, и в то же время от ревнивого чувства, — хотя она ни на что не надеялась, Лемяшевич нравился ей всё больше и больше. Перед Лемяшевичем она чувствовала себя робкой девушкой — после первого разговора о квартире ни разу не решилась даже вольно пошутить с ним или проявить свою симпатию. Это было непривычное для неё и приятное чувство. Снова где-то в глубине души затеплилась надежда на счастье. И вот — всему этому конец. Еще одно разочарование. В один миг она стала злобной, язвительной, готовой издеваться над всем и вся.Михаил Кириллович спрятался от нее у себя в кабинете, с радостью и страхом поняв, что тайны больше нет.«Надо предупредить Наташу, чтоб её не захватили врасплох».В учительской раздался голос Сергея:— Кириллович у себя?— У себя, у се-бя! — не ответила, а, казалось, пропела Приходченко с такой иронией и насмешкой, что Лемяшевич не знал, куда и деваться, хоть выскочи в окно, только б не встречаться с другом.Сергей шутя постучал в дверь и широко распахнул её, веселый, приветливый.— Ты чего завтракать не явился? — спросил он, пожимая Лемяшевичу руку.— Проспал.— Что за церемонии — проспал, так и не завтракать! Мать и сейчас ждет. Сходи.— Да нет, голова что-то болит.— Ты в самом деле чего-то красный. Может, захворал? — встревожился Сергей. — Зайди к Наташе.Лемяшевича даже передернуло всего.— Нет, нет, температура нормальная, я мерил. — Гляди… Ты, кажется, хотел в район ехать?— Да, жду Волотовича.— Пока соберется твой Волотович… Я еду на «козле» до станции. Нужно в город. Старик сам хотел съездить, да нездоров… Едва уговорил, чтоб полежал. Если не хочешь завтракать — едем сейчас.В машине, кроме них, оказались бухгалтер МТС, финагент, студентка, приезжавшая на выходной и задержавшаяся из-за метели. Разговор шел общий — обычный шутливый дорожный разговор. Лемяшевич почти не принимал в нём участия: ему не давала покоя мысль о том, как поговорить с Сергеем, рассказать ему обо всем, что случилось. Главное — он не представлял, как Сергей примет все это. Такие тихие, раздумчивые, чистые и по-своему романтические натуры часто бывают страшны в критические моменты их жизни. Одни могут совершить что-нибудь над собой, другие обрушиться на тех, кто стал у них на пути, разбил их надежды. Лемяшевич боялся, что Сергей наделает глупостей, которые могут отразиться на их с Наташей будущем. «Может, ему лучше узнать от кого-нибудь другого».