Выпускники сидели молча, опустив глаза. Их поразило и тронуло, что Данила Платонович говорит так, будто прощается навсегда. Молодым тяжело слушать такие слова. Вообще тяжело, когда старики начинают говорить о смерти. Не знаешь, что ответить, чем утешить, потому что утешениям этим, даже когда они идут от души, не верят ни тот, к кому они относятся, ни тот, кто утешает.Рая воспользовалась паузой и поддержала слова бабки Насты:— А говорить вам и правда много нельзя, Данила Платонович. Наталья Петровна будет нас ругать.— Будет ругать вас, будет ругать меня, — весело ответил старик. — Такая уж у неё должность.Но выпускники уже вскочили, как по команде. Кто-то сказал:— Утомили мы вас. Простите.Данила Платонович не уговаривал посидеть ещё: он понимал, что молодежи, да ещё в такой день, трудно оставаться долго возле больного.— Спасибо вам, что пришли. Заходите. Непременно заходите. А то Рае одной наскучило дежурить возле меня. Да, Алёше письмо напишите. Он порадуется. И от меня — поклон.А когда они попрощались и толпой двинулись из сада, он их задержал:— Погодите, ещё одна к вам просьба… Помните, сколько раз мы с вами криницы чистили? Наши криницы там, в балках, — он показал в поле, откуда брали свое начало ручьи. — Не забывайте, прошу вас, о них, а то заплывут илом, засорятся, пересохнут… Криницы должны быть чистыми!

  Рая лежала на траве и читала, прикрывая косынкой опухшую щеку — ужалила пчела. Данила Платонович дремал в своем кресле. Со вчерашнего утра он все молчал. Вчера, когда Наталья Петровна и Аксинья Федосовна вынесли больного в сад; он, взглянув в сторону МТС, взволновался, а потом спросил у Раи:— Рая, что это я дуба не вижу?— А его вчера спилили. Он не распустился, засох, — ответила девушка.— Ну, вот видишь, засох, — как-то странно улыбнулся Данила Платонович и умолк.Книга была такая интересная, что Рая забыла даже про пчел, которые звенели над головой и которых она очень боялась, так как они почему-то нападали на нее чаще, чем на других. Говорят, пчелы вообще не любят женщин, однако же Ольга Калиновна и бабка Наста ходят за ними — и пчелы их не кусают.Рая не сразу услышала, что Данила Платонович её зовет:— Рая… Рая!Какой тихий у него голос! Она подняла голову.— Должно быть, гроза будет, Рая. Она посмотрела на небо, чистое, без единого облачка, в знойной дымке.— Да, душно очень, — и опять, уткнулась в книгу. Второй раз он окликнул её через полчаса и ещё тише, почти шепотом. Она глянула и испуганно вскочила. Данила Платонович лежал, откинув голову на спинку кресла, часто дыша открытым ртом, словно ему не хватало воздуха в безграничном просторе июньского дня. Пальцы его правой руки царапали грудь, казалось, хотели разорвать душившую его рубашку, но не хватало сил. Рая бросилась к нему.— Данила Платонович, что с вами? Мамочка моя! Он покачал головой и ещё довольно внятно сказал:— Отойди… Рая…Она в ужасе кинулась к дому, закричала:— Ма-ма!Но непонятная сила вернула её назад. Она остановилась шагах в пяти, не в состоянии оторвать взгляда от его руки. Она ничего больше не видела, ни лица, ни глаз, — только эти костлявые жёлтые пальцы, что все слабей и слабей дергали белую сорочку. Потом пальцы как-то сразу побелели, и рука мертво упала на подлокотник кресла. Рая снова в ужасе крикнула:— Ма-ма! — и повернулась, чтобы бежать, но навстречу торопливо шла бабка Наста.